Боярин, скиф и проклятая (СИ)

Бросив короткий взгляд на себя в зеркало, Ярогнева выскользнула из покоев, стащила из кухни большое яблоко, и выбралась во двор.

— Говори! — донеслось из поруба. — Говори, на кого работаешь, или всю душу из тебя вытрясем!

Звук удара и сдавленный вскрик пленника заставили Ярогневу вздрогнуть и подобраться к порубу поближе. И как раз вовремя, чтобы увидеть, как Богдан замахнулся кнутом, метя в лицо пленника.

— Ну, ладно, хватит его колотить! — крикнула Ярогнева, войдя в поруб, и перекидывая яблоко из руки в руку. — Отдохни пойди. У меня с ним разговор есть.

— Ваш брат не велел…

— Я велю! — девица нахмурилась. — Или брату сказать, что ты пленника сгубить решил, что на след Татьяны и малого может вывести?

Едва Богдан ушел, бросив кнут, Ярогнева надкусила яблоко и протянула его пленнику. Тот хмыкнул, отвернув голову.

— Если будешь есть по яблоку в день, ни один лекарь не понадобится, — проговорила девица, поднеся фрукт к губам пленника. — Ну?

— Волки с рук не едят, — прошипел пленник.

— Ну, и виси голодный, — она пожала плечами. — У меня к тебе вопрос. Волки на вопросы отвечают?

— Смотря, какие вопросы задают.

— Почему не убил? — Ярогнева села на бочку и, болтая ногами, надкусила яблоко.

— Хотел поглядеть сначала: живое ты, или неживое, — пленник усмехнулся.

— Да волки, я погляжу, не слишком-то умны стали, — захохотала девица. — Вот ел бы ты больше яблочек — был бы умнее, здоровее. Авось убил бы меня сразу, а не церемонии устраивал.

— Надо было убить сразу, — фыркнул он, сверкнув янтарными глазами. — Плечо мне прокусила.

— Что, больно? — хмыкнула Ярогнева. — Ну, так тебе и надобно. Откуда ты такой взялся?

Больше пленник не отвечал. Не ответил он ни на вопрос о том, как его называть. И зачем его дружки Татьяну украли с дитем. Догрызая яблоко, Ярогнева бросила кочан в угол поруба и спрыгнула с бочки.

— Зря ты… — перед глазами все потемнело, и девица пошатнулась, рассеянно проговорив: — зря ты… зря… забыла совсем, как говорится, — ее рука бессильно царапнула бочку, и Ярогнева почувствовала, что одно колено уперлось в земляной пол. — Зря… как же это…

Перед глазами внезапно появилась зубастая и алая пасть. Девица вскрикнула, и все внезапно прояснилось: разум стал чистым, а поруб выплыл из темноты перед глазами. Бросив взгляд на пленника, который впился в нее своими странными янтарными глазищами, в которых действительно было что-то звериное, она поднялась и выскочила на двор, столкнувшись с Провом. Бросив через плечо, чтоб не вышибли из пленника последние мозги, Ярогнева рванула к себе в покои, пытаясь справиться с ужасом, что накатил от зубастой пасти прямо перед лицом.

========== Глава 2. Клятва ==========

Куница ослаблял путы, как мог, и они уже поддались, когда в поруб ворвался боярин. Огромный, как медведь, злой и побитый весь, сестру свою за руку тащил за собой, намертво вцепился. Видать, к князю не слишком-то удачно съездил. Скиф притворился, что без сознания висит, и стал выжидать. По щеке прошла хлесткая пощечина, и он открыл глаза, глядя в голубые глаза руса.

— Боярин…

Договорить ему не дал удар рукоятью ножа в живот, мощный и неожиданный. Куница задохнулся от боли и ощутил холод лезвия, прижатого к горлу. Лютобор прорычал:

— Жить хочешь, волк?

— Х… хочу, боярин, — прошептал он. — Прости, Бога ради, виноват перед тобой. Меня сманили люди лихие, на дело недоброе. Мне злато обещали, а сами в спину приголубили.

— Не блажи! — лезвие вжалось в горло. — Поможешь мне жену и сына вернуть, отпущу.

— Помогу, боярин, Богом клянусь тебе, помогу, — вот она — надежда на побег. Куница весь напрягся, натянулся, приготовился к броску, но…

— Ты же в моего бога не веруешь, — Лютобор оказался умнее, чем ожидалось. — Но клятву твою приму. На капище ее дашь, перед идолом Перуна.

Или глупее, чем ожидалось. Куница улыбнулся, и прошипел:

— Веди.

Лютобор перерезал веревку, и потащил пленника прочь из проруба, буркнув сестре, чтоб не смела отставать. Ярогнева не могла даже слова из себя выдавить, а просто бежала рядом, держа бледной рукой лук, и на поясе поправляя колчан со стрелами. Вдалеке слышались стук копыт и голоса половцев. Куница шустро перебирал ногами, порой поглядывая то на Лютобора, то на сестру его. Оба были натянуты, как струны, на взводе оба.

Ночь стояла глухая и черная, непроглядная. Даже, казалось, звезды ушли с небосвода. Куница жадно принюхивался к ночному воздуху. Он чувствовал страх, исходящий от Лютобора. Боярин был как загнанный зверь, чуть не рычал от ярости. Ярогнева хмурилась, ее пальцы сжимали лук так крепко, что казалось, будто дерево вот-вот треснет. Она первой нырнула в разлом в скале, чернеющий и совершенно незаметный в ночи.

— На сестру мою даже глядеть не смей, собака, — рыкнул Лютобор, втолкнув Куницу в разлом в скале, не забыв крепко приложить им о стену.

— Уймись и под ноги гляди лучше, — прошипела Ярогнева, скользя по проходу впереди, и ловко перескакивая через камни да разломы.

— Откуда о капище тайном знаете? — Куница шел за девицей, наступая на ее следы, на всякий случай. — Не веруете же в Перуна.