Бояться нужно молча

Вскоре подъезжает электричка, и мы запрыгиваем в душный вагон.

— С вас автоматически снято восемь мегабайт кармы, — чеканит монотонный голос из динамиков.

Впереди сидят три человека: женщина в красном берете, старушка и парень в костюме.

Мы едем молча, и лишь Ольви с Ником время от времени лениво переговариваются. Я наблюдаю, как на землю опускаются сумерки. Мне слишком низко здесь. Я привыкла летать. Правда, только в реальности.

Спустя часа два электричка тормозит у старой обветшалой лавки. Вдалеке, над тихой гладью озера, мерцает луна.

— Станция номер семьдесят четыре, — говорит динамик. — Время остановки: тридцать минут. Приятного отдыха.

— Ну, чего вы тупите? Пойдемте гулять, — предлагает Ольви.

Поздравляю, мой друг. Настало время обрастать чешуей. Запираться за семью дверями. Выцарапывать улыбку от замка́ до петель. Гвоздем по железу. Больно. Настолько, что лопается кожа.

Спрятав биомаски и рюкзаки под сиденья и взяв с собой лишь планшеты, мы мчимся к озеру. Теплый ветер щекочет кожу. Сняв кофту, Ольви ныряет в воду. За ним бежит Ник.

— Да чего вы? В темноте не различить, купальники на вас или обычное белье, — успокаивает Ольви. — А может, вы под толстовками ничего не носите?

Я в неуверенности закусываю губу.

— Быстрее, иначе затащу в одежде!

— Я бы с ним не спорил, — предупреждает Ник. — Опасный парень!

— Ла-а-дно уж, — тяну я.

— Альба, тебя это тоже касается! — веселится Ольви.

— С чего вдруг я должна слушаться?

— А с того!

Он окатывает ее водой.

— Что? Сейчас ты получишь! — вопит она. — Сейчас, сейчас!

— Уже боюсь! — Ольви стремительными гребками отплывает от берега.

Бросив толстовку и джинсы на песок, я захожу в воду. Мне не холодно. После душного вагона я рада окунуться в прохладу.

— Красиво, правда? — кричу я Нику, ложась на спину.

— Невероятно, — кивает он, не сводя с меня глаз.

— Не-ве-ро-ят-но, — по слогам повторяю я.

Эта ночь не соответствует атмосфере ледяного лета. Не соответствует нам, давно забывшим все человеческое. Но я погружаюсь в нее. Возможно, сегодняшнее тепло — последнее, чему мне стоит порадоваться.

Поплавав немного, я устраиваюсь на плоском валуне и отжимаю волосы. В ярком лунном свете видно, как Ольви откидывает челку, как чуть поодаль рисует на песке Альба, потерявшая интерес к обидчику. А у тонкой полосы фонарей нас ждет электричка.

Ник усаживается рядом со мной, но тут же вскакивает.

— Ну и холодина! Бр-р-р.

Я блуждаю взглядом по берегу.

— Пройдемся?

Мокрые пряди неприятно облепляют спину. Я собираю их в хвост.

— Эй, — настораживается Ник. — Что у тебя на плече?

— Ничего.

Он хватает меня за локоть.

— Шейра, что это?

— А ты не видишь? — огрызаюсь я.

— Почему ты не сказала?

— Пожалуйста… Зачем ты все портишь? — Я быстрым шагом иду вдоль берега.

— Шейра! — Ник обгоняет меня и преграждает путь. — Черт, я должен был догадаться!

— Сейчас не время. — Я осторожно кладу ладонь ему на грудь и чувствую дрожь. Ночь уже не кажется мне такой теплой.

— А когда? Когда будет время?

— Когда я услышу твою историю.

Ник корчится в истерическом смехе.

— Ты серьезно? Шейра, от моего прошлого ничего не изменится. А вот из-за своих игр ты обнулишься!

— Тогда чего ты медлишь? Сейчас мое будущее зависит от тебя.

— О боже… — Ник усаживается на песок. — Ты невыносима. Я еще не встречал более упрямой девушки.

— Приму это за комплимент, — кланяюсь я.

— Ты не представляешь, как тяжело мне возвращаться туда… — шипит Ник. В каждом слове, в каждом звуке — сила. Сила, приобретенная в бесконечной борьбе за жизнь.

— Не бойся, — шепчу я ему на ухо. — На этот раз я буду рядом.

— Ты всегда рядом, — хрипит он, задыхаясь от волнения. — Что же. Мне было…

* * *

Мне было пять лет. Обычно сцены из детства стираются, превращаются в картинки, но я помню все. До тошноты отчетливо. Твою полуулыбку, вечные колкости Альбы, наши игры — я помню все.

Ножницы… Как же нелепо. Мы стали частью совсем не детской игры. Ты не проронила ни слова. Твоя полуулыбка завяла в один миг, а лицо окаменело. И до сих пор ты считаешь, что недостойна быть.

Две недели я пролежал в коме. Не знаю, что со мной делали, как лечили, да это и не важно. После того как травма сошла на нет, меня отвезли в третий блок. Мой организм, и без того обезвоженный планемией, приближался к черному порогу. Никакие восполнения кармы не помогали. Я медленно обнулялся.

Таких, как я, прячут в специальном отделении. Мы опасны для общества, ведь любой стресс может стать последней каплей. К тому же самые маленькие сущности ненасытны, сколько бы кармы ни «съедали». Их учат. Долго, упорно учат тому, чему не научились даже некоторые взрослые. А родителям… Родителям пишут письма, что их дети на лечении.

Я балансировал на грани девять лет.

За это время многое изменилось. Во мне проснулось желание программировать. Увлеченный кодом, я забыл о болезни и почувствовал себя лучше.