Бойся сбычи мечт

В нашем каменном жилище когда-то давно имелись конюшни. К такому выводу я пришёл, увидев деревянные кормушки, установленные вдоль стен. А ещё в стенах были вмурованы бронзовые кольца. Очень крупные кольца. — Что ж за «лошадки» к ним привязывались? — иногда думал я. — Да и лошадки ли?

С нашим «конным парком» и телами убитых мы провозились до самого восхода. Ещё до атаки шаман объяснил воинам, что эти враги — люди с грязными душами и прикасаться к ним руками, или любыми другими открытыми участками тела, опасно, так как душа может вселиться в воина и сожрать его душу. Было сказано, что прикасаться к поверженным врагам можно через кожаные платки, которые нужно сразу бросить на землю.

Шаман отвёл кобылку в своё каменное жилище и обработал её рану. Он постоянно повторял волшебное слово, переданное ему мной и успокаивающее животное: «Квает» (quiet — спокойно). После этого он прошёлся по полю битвы и копьём пособирал платки, накалывая их, как накалывает на гвоздь сухие листья французский дворник.

Я смотрел на него, и у меня в голове звучало попурри из французского шансона. Настроение было отличным. Мы уничтожили первый отряд оккупантов. Уничтожили подло, согласен, но и они играли с нами «краплёными картами».

К рассвету в ближайшем овражке был хорошо разожжён угольные костры. Тела и все вещи французов, кроме оружия, сожгли.

Я совершенно не «тосковал» о тканевой одежде. А заражать индейцев оспой очень не хотелось. Теперь мне ещё нужно было что-то придумать, как продезинфицировать сёдла. Они пока лежали на морозе, но я точно знал, что вирусы морозом не убиваются.

Через сутки размышлений я придумал уложить сёдла в печь для обжига кирпича и хорошенько прогреть их, что и проделал не привлекая посторонних. Оружие и пороховницы тоже прокалили. Последние были в основном изготовлены из коровьих рогов и спокойно перенесли значительный нагрев. Порох из них я предварительно высыпал в глиняные кувшины и просушил.

Индейцы лошадей не боялись. Или они видели моё отношение к лошадям, или просто это выдумка американских баснописцев, что индейцы пугались лошадей, но это так. Мы скормили лошадкам значительное количество тыкв, пока приручили, благо, запасы этого прекрасного овоща нами были запасены огромные. Тыква, культивируемая индейцами очень долго, урождалась огромная и сладкая.

На пятые сутки прикормки понравившейся мне кобылки я надел на неё седло. Тут ещё надо понимать, что мы же не знали, какое седло для какой лошади. Приходилось мерять, а лошадям это очень не нравилось. Седло должно, во-первых — повторять изгибы тела, и во-вторых на два пальца «висеть» над ним. Возможно, и подбор седел повлиял на привыкание лошадей к своим будущим наездникам.

Каждые сутки я выводил свою Кэрол, или Каролину, на улицу на длинном поводе для выездки и гонял её по манежу — специально огороженному жердями участку. Я научился лихо хлопать кнутом, не касаясь тела лошади, подгоняя, или останавливая её. Всего мы «приобрели» у французов двести сорок восемь лошадей, двенадцать меринов и троих не оскоплённых жеребцов.

Я не питал иллюзий. Мы не могли выстоять против пришельцев из Старого Света. Даже если мы перекопаем все курганы, и везде окажутся склады с боеприпасами. Хотя нет, уже не везде. Под нашим первым стойбищем мы нашли лишь развалины отдельных жилищ и захоронения.

Шансов выжить у индейцев не было. А что делать, я не знал. Уходить в горы? Но там обитали племена других родов и, как обычно, горцы не отличались гуманизмом.

В любом случае, куда-то перебираться зимой, — плохая идея. Хотя, при наличии тягловой силы в виде лошадей, попробовать можно, но не все индейцы смогли быстро адаптироваться с ними.

Подождём до весны, решил я. И выставил дополнительные посты вдоль реки и ручья.

* * *

Малыш Аскук (Змея) сидел в норе, высунувшись почти по пояс, и наблюдал за рекой. Его меховая одежда хорошо сохраняла тепло. Он ещё раз осмотрел снег и убедился, что человеческих следов вокруг норы нет. Его снегоступы с подошвами росомахи оставляли четкие звериные следы. Он хорошо наследил, перемещаясь на четвереньках.

Аскук горделиво посмотрел на изготовленные им самолично варежки с нашитыми звериными когтями и кожаными подушками, срезанными со ступней зверюги. Снегоступы (сапоги) сшил ему отец, а варежки Аскук сшил сам.

Незнакомцы появились из-за поворота реки и Аскук сразу же натянув тетиву выстрелил свистулькой в сторону городища. Звук стрелы не могли услышать в городе, так как до него было не менее километра, но стрелу услышал другой «суслик», за ним третий пост, четвёртый, пятый.

Сделав то дело, ради которого он просидел в норе больше двух месяцев, дежуря сутки через трое, Аскук нырнул в нору глубже и спрятался в боковом ответвлении, закрыв его глиняной пробкой. Ему было просторно, уютно и тепло.

* * *

— Господин де Бьенвиль, позвольте доложить?

— Докладывайте, — устало, но с интересом бросил Бьенвиль.

Офицер авангарда, гарцуя на лошади, подъехал к саням.

— Проводник говорит, что сворачивать на берег надо здесь.

— Ну так сворачивайте. Я-то причём.

— Псы рвутся с привязи. Может здесь засада?