Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

Веселое, шутливое письмо. В конце грустная нота» «Мне лишь с большим трудом удается увидеть тебя улыбающейся». Мысли о семье, от которой он надолго оторван, не покидают Грамши, с течением времени приобретают трагический оттенок. Но это позднее. Сейчас он тревожно ждет весточек от жены. Письма приходят редко, реже, чем это дозволено тюремными правилами. Каждая пропущенная возможность получить письмо воспринимается им как невосполнимая потеря коротких минут общения с близкими. Он пытается представить себе Юльку с двумя детьми, обстановку, в которой они находятся, но реальная картина не возникает: слишком мало он знает о своих. Летом 1924 года он так же пытался представить маленькую маму и своего первенца, новую жизнь, появившуюся на свет. Кажется, тогда это удавалось, во всяком случав не было щемящего ощущения беспомощности...

Тогда он написал Юльке несколько страниц шутливых несуразностей и признался, что поглупел от счастья. «Не надо иронизировать над своими добрыми чувствами»,— назидательно ответила Юлия. Это так, но без иронии он вряд ли выжил бы в тюрьме...

Пришло письмо от Юлии, начатое в декабре прошлою года, законченное и отосланное в январе нынешнего:

«Дорогой мой, опять прошло много времени, Я тебе не писала, маленький был болен...

Я не знаю как сказать тебе то, что мне кажется более важным, то, что делает мою жизнь подвешенной. И все-таки я от тебя не отдалилась за все эти годы разлуки, я все время чувствовала себя твоей девочкой, хотя ты изменился, хотя я изменилась. Ты дезориентирован... Но, действительно, это так. Не думаешь ли ты, что достаточно было бы твоей руке быть на моем лбу, чтобы мы почувствовали себя по-настоящему вместе? У нас столько связей, столько воспоминаний...»

Он сразу же садится за ответ, чтобы отослать его следующей почтой.

«27 февраля 1928 года,

Дорогая Юлия,

Получил твое письмо от 26.XII.1927 года с припиской от 24 января и с приложенной к нему записочкой. Я был просто счастлив, когда получил от тебя эти письма. В последнее время я, правда, стал спокойнее... И мне уже не кажется больше, что я был выбит из колеи. Это были просто вспышки сопротивления тому новому образу жизни, который под воздействием всей тюремной обстановки о ее правилами, с ее рутиной, с ее лишениями, с ее насущными нуждами начинал неотвратимо довлеть надо мной? этот огромный комплекс мельчайших событий и дел, которые механически повторяются из месяца в месяц, из года в год,— все те же, все в том же ритме, с монотонностью гигантских песочных часов. Все мое существо каждой своей клеточкой упорно сопротивлялось, физически и духовно, влиянию этой засасывающей внешней среды...

Впрочем, ты не думай, что жизнь моя протекает так монотонно и однообразно, как это может показаться на первый взгляд. Стоит только привыкнуть к жизни в аквариуме и приспособить свои органы чувств к восприятию приглушенных и сумеречных ее проявлений (все с тем же ироническим отношением), и сразу же вокруг тебя возникает целый мир с его особой жизнью, с его особыми законами...

Любую деталь, любую подробность, касающуюся твоей жизни или жизни детей, которую мне удается уловить, я пытаюсь использовать для того, чтобы нарисовать себе более полную картину вашей жизни. Но таких подробностей слишком мало, и слишком мал мой опыт. И еще: дети ведь слишком быстро меняются в этом возрасте, чтобы я мог уследить за всеми изменениями и составить себе ясное представление об их развитии. Во всем этом я, несомненно, довольно плохо разбираюсь. Но в данных условиях, очевидно, и не может быть иначе...

Антонио».

Близятся дни «большого процесса», так назвали в Италии гласную судебную расправу над руководством коммунистической партии. Что ж, сделано все, что возможно: выработана тактика поведения на процессе — тактика борьбы в условиях полного фашистского произвола. Грамши не тешит себя надеждами. Но он спокоен. Далеко на востоке у него растут два сына. Недавно в тюрьму пришли две фотографии старшего — Делио. Одну он оставляет себе, другую посылает на остров Сардиния, матери.

«30 апреля 1928 года.

Дорогая мама, посылаю тебе фотографию Делио. Судебный процесс по моему делу назначен на 28 мая — 8начит, отъезд на сей раз близок. При всех обстоятельствах постараюсь телеграфировать тебе. Чувствую себя довольно хорошо. От сознания, что процесс близок, становится легче: вырвусь, по крайней мере, из этого однообразия. Не волнуйся и не пугайся, какой бы приговор мне ни вынесли. Я думаю, что это будет от четырнадцати до семнадцати лет, а может быть, и больше, именно потому, что против меня нет никаких улик... Будь бодрой.

Обнимаю тебя.

Ни»

«Ни» — Нино, так его звали в детстве.

А Делио растет; интересно, обнаружил ли он какие-нибудь склонности. Современные дети любят технику.