Бокал шампанского

Пришлось признать, что при таком повороте он как бы и прав. Байн добавил, что не прочь восславить забавный мир глотком крепкого, и предложил присоединиться, а я его поддержал. Он сходил за напитками и принес скотч с водой для меня и бурбон со льдом для себя. Мы выпили, после чего он снял трубку и лично позвонил миссис Ирвин в Грантэм-Хаус. Судя по разговору, он меня обманывал насчет своего якобы шаткого положения, поскольку просто сообщил, что будет благодарен, если она покажет приют его другу, и на этом все закончилось. Она сказала, что лучше приехать с утра, а не днем. Байн повесил трубку, и мы продолжили обсуждать забавный мир под виски и бурбон, а когда я уходил, мы уже успели сделать очередной шажок навстречу подлинному мужскому братству.

Дома выяснилось, что инструктаж закончен, троица удалилась, а Вулф сидит за столом с очередной книжкой из тех, которые, по его мнению, следовало бы прочесть и мне. «Достижение всеобщего мира через мировое право» Гренвилла Кларка и Луиса Б. Сона[7]. Дочитав абзац, Вулф отложил книгу и велел зарегистрировать выданную Солу, Фреду и Орри сумму на начальные расходы – по двести долларов каждому. Я достал из сейфа журнал учета, аккуратно все записал, запер сейф и спросил, нужно ли мне что-либо знать о поручениях, которые он раздал нашим оперативникам. Вулф ответил, что это подождет, намекая, что хотел бы вернуться к чтению, но поинтересовался моими планами. Я сообщил, что обо всем договорился и утром он меня не застанет, поскольку я уеду в Грантэм-Хаус до девяти.

– Теперь я зову Остина Байна Мозгляком, – поведал я. – Он ростом на дюйм выше шести футов и тощий как не знаю кто. Должен уточнить, что он сопротивлялся, и мне пришлось слегка надавить. Когда он звонил вчера, то усиленно притворялся, будто у него забита носоглотка, но это было именно притворство. Никакой простуды и в помине не было. Сегодня он сказал, что посещал приемы трижды, пресытился ими, а мне позвонил, когда отпали пять других кандидатур. Мы заключили сделку. Он пускает меня в Грантэм-Хаус, а я не выдаю его тетке. Похоже, он думает, что его тетка кусается.

– Нет ничего более жалкого, чем мужчина, боящийся женщины, – фыркнул Вулф. – Он вне подозрений?

– Пока воздержусь от ответа. Он не дурак и вполне мог знать, что кто-то собирается убить Фэйт Ашер, выдав ее смерть за самоубийство, а потому выбрал себе на замену человека наблюдательного и мозговитого, то есть меня. Теперь он рассчитывает через меня и с вашей помощью изловить убийцу, кем бы тот ни был. Или это все чушь, а он обыкновенный жалкий подкаблучник.

– Вы с ним не друзья?

– Нет, сэр. Знакомы, но не более того. Встречались разве что на вечеринках.

– Тогда тот факт, что он выбрал тебя, крайне многозначителен…

– Разумеется. Вот почему я к нему поехал. Понаблюдать за ним вживую. Есть и другие способы связаться с миссис Ирвин и проникнуть в Грантэм-Хаус.

– Но с выводами ты не торопишься.

– Нет, сэр. Вопросы остаются.

– Хорошо. Женщин боится… Пф! – Он снова взял книгу, а я направился на кухню за стаканом молока.

В восемь двадцать утром в четверг я уже катил на «хероне» 1957 года выпуска по Сорок шестой улице в сторону Вестсайдского шоссе. Покупка этого седана год назад привела к спору, который тянулся до сих пор. Вулф оплатил приобретение машины, а водил я и потому хотел иметь такую, которую при необходимости мог бы бросить в крутой разворот. Это желание противоречило стойкому убеждению Вулфа, будто всякий, кто сидит в движущейся повозке, подвергает себя смертельной опасности, причем степень этой опасности обратно пропорциональна размерам автомобиля. Наверное, по-настоящему он расслабился бы разве что в сорокатонном грузовике. В общем, мы обзавелись «хероном», и я охотно признаю, что у меня нет претензий к машине, не считая ее размеров.

Вскоре я получил доказательства того, о чем слышал и читал: сорокавосьмичасовой дождь в Нью-Йорке чуть севернее превратился в снегопад. У развязки Хоторн-серкл снег уже лежал по обочинам, а чем дальше я катил по Таконик-парквей, тем белее становилось вокруг. Солнце светило ярко, снежные наносы и речные берега бликовали, и было даже приятно преодолевать приветы подзабытой зимы, мчась по асфальту на скорости пятьдесят восемь миль в час, когда сугробы высотой в четыре-пять футов проносятся мимо в каких-то дюймах от колес. Когда я свернул с шоссе на второстепенную дорогу по холмам, следующие несколько миль дались труднее, а на территории приюта, куда я въехал между двумя каменными столбами – с табличкой «Грантэм-Хаус» на одном из них, – узкая извилистая дорожка вела вверх по склону холма, и после резкого поворота одно колесо царапнуло наст.

За следующим поворотом я притормозил. Путь оказался перекрыт – но не снегом. Передо мной, поперек дороги, выстроились девять или десять девиц, все краснощекие и ясноглазые, в разнообразных куртках и пальто, но без шляп, кто-то в перчатках, а кто и с голыми руками. В любом другом месте они сошли бы за стайку старшеклассниц, вот только эти поголовно были полноваты в талии. Они стояли и белозубо улыбались.