Боль так приятна. Наука и культура болезненных удовольствий

Записав свой опыт на телефон, я поняла, что мне придется придумать более удобный для читателя способ описать ощущения, чем двенадцать страниц слова «НЕТ», повторяющегося разными шрифтами и размерами, снова и снова на протяжении стольких страниц, сколько нужно, чтобы читать слово «НЕТ» в течение примерно сорока минут (это примерная продолжительность моего путешествия с перцем). Так с помощью слов я попробую передать вам ощущения от поедания самого острого в мире перца, но знайте, что в глубине души я кричу «нет, нет, нет, нет» все время, пока вы это читаете. До того момента, пока мой мозг не начнет кричать «да».

Как собака, не уверенная в том, что ей можно съесть лакомство, я раскрываю рот, подношу перец к зубам, отступаю, а затем начинаю кусать. Я откусываю почти всю часть перца и начинаю жевать, снова открывая рот, чтобы откусить оставшуюся красную мякоть от грубой зеленой чашечки. Перед тем как съесть перец, я решила, что буду жевать и выплевывать его, чтобы не терпеть капсаициновые спазмы во время ночного перелета обратно на Восточное побережье. Даже в самом авантюрном состоянии духа мысль о том, чтобы пережить шесть часов паралитических кишечных спазмов, находясь в воздушной ловушке, для меня слишком тяжела. Самые свирепые в мире участники соревнований по поеданию перца делали все, чтобы избежать судорог. Я решила, что тоже так сделаю.

Но решение выплюнуть перец означало, что я обречена на расплату болью в других местах. Это ведь справедливо, правда? И я, упрямая, самоуверенная идиотка, в тридцатитрехградусную жару в солнечном Оберне, штат Калифорния, решила искупить вину за решение выплюнуть перец, раздавив его жевательными зубами. Сидя в машине, когда желудок в срочном порядке прижимается к пилорическому сфинктеру, а легкие протестуют от одних только паров этого свежего ужаса, разворачивающегося в моей ротовой полости, приходит мысль, что я, возможно, слишком долго жую перец.

«Они вкусные!» – щебечу я в камеру, как всегда всецело оставаясь в роли отличницы, пока красная перечная масса просачивается мне в рот, как гаспачо Данте.

Перец приятен на вкус примерно полсекунды, но потом он становится НЕвкусным. Вначале он был сладким, острым и почти нежным, но потом он превратился в нечто совершенно иное, и теперь я испытываю очень сильные чувства по этому поводу. Говорить в камеру, что перец вкусный, – по большей части проявление магического мышления, повторение того, что я слышала от других любителей перца, как бы доказывая, что их мастерство владения жаром дает им божественные способности ценить тончайшие дегустационные ноты гребаной лавы.

Я выплевываю перец на землю и закрываю дверь машины с резким выдохом, а затем разражаюсь безудержным смехом, гогоча над очевидной ошибкой. Я задыхаюсь, и горячая перечная слюна попадает мне в горло. Тут же начинается жуткий приступ кашля, и моей первой мыслью становится очень тихое, строгое, недвусмысленное «вот дерьмо».

В теле звучит предупреждающая сирена, она исходит изо рта, и в глубине души я знаю, что боль только начинается – я провела исследование, все мне об этом говорили, ощущения уже нарастают. Смех сменяется ледяным беспокойством, и я сразу же становлюсь серьезной. Я высовываюсь из машины и тихо срыгиваю, брызгая слюной на кляксу из толченых семян и гадости размером с кулак, на запекшейся пыльной стоянке. Я закрываю обратно дверь, снимаю очки (этого не следовало делать) и вытираю перечную слюну с лица голыми пальцами (какая ошибка!), затем снова берусь за ручку двери.

Я склоняюсь над землей, мышцы живота сжимаются в спазме, когда расплавленная горячая слюна течет из-под языка и за зубами, как будто внутри меня прорвало плотину. Сажусь обратно в машину и пытаюсь оценить ситуацию. Никогда не ощущала сожаления так ясно, очевидно и внезапно. Камера продолжает работать, и я стараюсь сохранять спокойствие, но знаю, что с любой претензией на приличия покончено, уверенная в том, что этот перец собирается сделать со мной что-то непостижимое, потому что эмпирически это уже так. И мы только начинаем.

Я хватаюсь за холодную воду, которую взяла с собой. К черту эту поездку, этот фестиваль и это адское ощущение во рту. Я дышу, и струйка злой слюны попадает в горло, мои легкие сжимаются в кашле, который кажется угрозой, хрипом и отчаянной мольбой не делать этого, о боже, не надо, пожалуйста, пожалуйста, нет, пожалуйста, нет. Я собиралась говорить с камерой на протяжении всего пути, но быстро становится ясно, что этого не произойдет. Я начинаю съеживаться на сиденье, как плачущий гремлин, подтягивая ноги под себя в отчаянной мольбе – о чем? Отодвинуться от моего рта? Кажется, он действительно буквально полон углей. Это не преувеличение, становится еще хуже!

Я сижу, как плачущая горгулья, сопли повсюду. Вода не помогает, поэтому я делаю глоток горячей густой комбучи, которая весь день пеклась в машине. Это каким-то образом делает боль еще сильнее и больше, и я тут же встряхиваю головой, как будто могу избавиться от этого ощущения, прежде чем оно навсегда останется в памяти.