Болезненность суждений (СИ)

Прохор сжимал горлышко бутылки в руке. Слушаться незнакомую женщину, чтобы порадовать какого-то мужчину? Целый цирк. Глубокие противоречия сжирали его изнутри, пока в душе снова билось маленькое желание получить хотя бы глоток заботы. Судьба ли это? Стать заменой, раз не получилось быть собой. Нечего терять. Однако всё равно страшно. Довериться и умереть? Аксёнов нёс не бутылку в руках, а нож, который он протянет в подарок. Взгляд поднялся к небу. Если это последний вечер, то следовало бы запомнить звёзды. Единственное родное и постоянное. Ведь даже толком не с кем проститься. Время летит. Каждый находит свои интересы. Никто не заметит, как исчезнет тень. Лишь на небе прибавится звезда, чтобы освещать путь другим потерявшимся душам.

— Всего лишь одна встреча. Нафантазирую что-нибудь и уйду. Пускай там слюни попускает от радости, хотя бы помрёт радостным.

Слова совсем не отражали то, что творилось внутри. Взгляд опустился на бутылку. «Для храбрости», — проскользнуло в голове, а затем открытое горлышко было уже у рта. Несколько глотков. Настроение постепенно поднималось. Решительность шагала вместе с ним по глубоким лужам. Всего лишь посмотрит на слабого и беспомощного мужчину, поймёт, что ему никто не нужен, и всё будет, как раньше. Было бы всегда так легко. Аксёнов перешагнул порог больницы, проходя мимо регистрации. Глаза бегали от бумажки к палатам и окружению. Слишком много людей. «Дома не сидится что ли? Умереть все в один день захотели?», — положительные мысли обходили Аксёнова стороной. Его мало интересовали больные и умирающие. Он и сам в детстве часто болел, только лечить его никто не собирался. От собственной беспомощности выработался гнев и раздражение к подобному состоянию. «Я буду презирать слабых и ненавидеть себя, если стану таким», — это утверждение, будучи подростком, ему пришлось сказать вслух перед зеркалом, словно при беседе с собственным врагом. К чему же всё привело? В руках бутылка, в голове пустота. Последний шанс? Дрожь в коленях. Прохор остановился возле палаты, не меньше десяти минут решаясь войти. Сердце застучало быстрее. Алкоголь будто выветривался из организма. Желание убежать и напиться возрастало с геометрической прогрессией. И вот ладонь крепко сжала шаровидную ручку двери. Минута сомнений. Правая нога переступила порог палаты. Взгляд метнулся по комнате и остановился на лежачем пациенте. Дверь тихо хлопнула. Аксёнов подошёл ближе и облегчённо выдохнул: больной спит. «Ну и заебись», — лёгкость обвернулась в разочарование. Отказаться от шанса? Но как противостоять возможности? Мужчина немного помялся на месте и поставил вино на тумбочку, разворачиваясь к двери. Ничего не было, вот и не стоит начинать.

— Сынок?

Колени посетителя подкосились, отчего ему пришлось балансировать на ногах. Теперь задрожали руки.

— А… а? — Прохор резко обернулся. Так и есть, старик проснулся. Раздражение от нового поворота событий и смятение бушевали одновременно.

— Это ты! Я так и знал! — старик по-доброму засмеялся и искренне заулыбался. Он был старше своей супруги почти на пятнадцать лет. Их свела любовь, а не цифры. — Машунька моя не верила. Говорила, что забыл уже про папку своего, семьёй занялся. Ну! Чего стоишь?! Проходи сюда. Как жаль, что я в таком состоянии. Обнялись бы сейчас от души. Не брезгуешь хоть папку?

Аксёнов нервно улыбнулся и подошёл ближе, садясь на край кровати. Где же алкоголь? Почему сознание всё так хорошо понимает? Или это уже галлюцинации, и он перепил?

— Я… ам, я…

— Ха-ха-ха! Так рад видеть старика, я прав??? — молчание. Сеня осмотрел мужчину и задумался. Тяжёлый вздох и отведённый взгляд. — Думал, что я уже помер наверняка? Нет семьи, нет проблем. Я понимаю, так же думал. Эх… Дети быстро растут. Я просто скучал по тебе, Тодди.

Прохор почти не слушал, пока по ушам не ударило чужое имя. Как тяжесть на сердце. Расплывающийся силуэт Гилберта. Шёпот грязных слов. Крики. Мимика на лице пришедшего «сына» искажалась, выражая то удивление, то сочувствие, то боль. Чьи всё это слова? Они адресованы ему? Если убрать чужое имя, то…

— По… повтори…

— Я скучал по тебе, Тодди? — старик поднял брови и грустно улыбнулся, пока не увидел лицо собеседника. Волнение стёрло небольшую радость. Брови спустились ниже их обычного расположения. — Тебе плохо? Может врача позвать?

Повторение внесло последние мазки в общую картину. И «сын», словно бездомный щенок, прижался к тёплой груди, издавая человеческие рыдания вперемешку со всхлипами. Ему тяжело: полное недоверие, но такое сильное желание утешения. И всё-таки он решился довериться. Последний раз? Последний раз. На тумбочке стояло не вино, на ней лежал отцовский охотничий нож в крови. Каков же итог? Сеня растерялся и испугался. Вероятно, у больного даже подскочило давление. Его руки крепко обняли павшего, словно они никогда и не разжимались.

— Боже мой, сынок, ты точно в порядке? Ты с девушкой расстался? Кошка умерла?