Аксёнов продолжал сидеть, с трудом сдерживая истерику. Как сорванец, которому запретили плакать после падения. Кровь не желала сворачиваться. Она стекала по рукам и одежде к полу, размазываясь, либо создавая небольшие лужи. Смирнов с интересом наблюдал, пока необычное не превратилось в обыденность; посмотрел на время, а затем тяжело выдохнул и подошёл ближе. Прохор ощутил, как его подняли на ноги, удержавшись с помощью того, что прижался к директору. Мужичок не успел сообразить, из-за чего был ловко замаран кровью. Красивую синюю рубашку с жакетом придётся выбросить. Терпение хотело закончиться, но возникшие слёзы работника повременили появление раздражения. Сдерживающаяся истерика перестала быть сдерживающейся. Аксёнов разрыдался, но сдаваться не стал. Отпихнул от себя опору и успел дойти до раковины, цепляясь за неё руками.
— Зачем ты бегаешь? Я пришёл не добивать, а помочь, — директор знал, в чём дело, поэтому и знал, что следует сказать. В болезненной атмосфере беспомощности присутствовали нотки садизма и доминантности. Всхлипы грубо прерывались тяжёлым дыханием. Попытки насильно успокоиться. Страх. Уязвимость. Где гарантия помощи? Да и как её может оказать кто-то, наподобие Петра? А ведь недавно он и сам хотел вскрыться, а сейчас беспокоится за смерть от чужой руки. Или дело в другом? В детстве? Чувство, будто его хотят загнать в тупик, либо уже это сделали. Сломать. Подчинить. Желание сопротивляться гаснет с каждым днём общения. Сознание только радо дурманиться чем-то знакомым. Смирнов тихо подошёл сзади, проталкивая свои руки под руками сотрудника, после чего обнимая его практически мёртвой хваткой. У раненного прихватило живот, но он не смог согнуться физически. Такая близость сводила с ума. И далеко не все эмоции были положительными. Спёртое дыхание выдавало волнение, ведь истерика уже закончилась, будто её и не было. Кровавые ладони схватили и сжали ещё до этого момента чистые глаженные рукава, а глаза в панике поднялись выше. Две фигуры отлично отражались в зеркале. Можно было рассмотреть все возможные детали, в том числе их застывшую позу. Однако взгляд работника был прикован ко взгляду директора.
— Что ж ты такой шумный? Кричишь, истеришь. Если ты что-то хочешь — возьми это, а не требуй, — томный голос заставил сердце мужчины биться чаще. Волнующая странная обстановка ставила полноценно в тупик, утыкая головой в холодную стену. Слова вместе с дыханием врезались в ухо, обтекая и залезая глубоко внутрь. — Тебя не учили манерам, мальчик?
— Я не м-м.! — Аксёнов схватился за слово, решив оттолкнуться от него, но его владелец бездушно отобрал своё обратно, опустил одну руку с груди на живот. Напряжение росло. Работник сглотнул, посмотрев на это через отражение в зеркале, после чего поднимая глаза обратно в продолжающем молчании.
— Видимо не учили, — продолжил тот, словно ничего не происходит. — Ты хотел привлечь моё внимание своей смертью? Или слабостью? А может быть ты хотел, чтобы я тебя потрогал?
Смирнов спустил руку в область паха, слегка сжимая. Прохор сразу же выпрямился и невольно прогнулся. Сердце стучало в ушах, а перед глазами начало плыть и раздваиваться. Он сам не понял, как начал таять в руках мужичка, теряя сознание. Происходящее казалось сном или бредом. Алкоголь. Точно виноват алкоголь! Вот упадёт и поймёт, что один в туалете. Сознание просто издевается над ним. Однако желаемое было далеко от реальности. Работник действительно отключился на какое-то мгновение, вот только очнулся на полу. Директор сидел рядом и бинтовал ладонь. Мужчина повернул голову в его сторону, начиная краснеть от осознания своих пошлых образов. «Совсем спятил. Надо меньше пить. Мерещится всякое», — такие мысли казались более здравыми, чем те, которые были недавно.
— Что здесь.? Я… — взгляд остановился на рукавах помогающего, запачканных в крови. Разве не он замарал ему их, когда они вдвоём стояли перед зеркалом? Живот снова внезапно дал о себе знать, отчего ноги привычно согнулись в коленях.
— Я пришёл сюда, когда ты совсем плохо выглядел. Нёс какой-то бред, в крови измазал. Полез мыть руки, а затем отключился. Повезло, что я был рядом и смог словить тело. Когда падаешь, кто знает, прилетит ли твоя голова на что-то мягкое или твёрдое, способное пробить череп и вызвать мгновенную смерть?
Смирнов с любопытством наблюдал за реакцией осознания происходящего. Было бы неприятно, если всё время мечтал об одном, исполнил это в бреду и сейчас ничего не помнишь, отчаянно пытаясь построить связь с действительностью. Покрасневшие щёки работника выдавали его порочные мысли для того, кто всё знал. Люди смешные, когда пытаются что-то скрыть. Только кто будет смеяться? Жертва или охотник?