Больная

— Боже, выручи. Ещё разок. Последний.

Сама того не ожидая, в ту же секунду разрыдалась. Неосторожная, предалась неконтролируемой истерике. С заиканиями, прихлёбами и гнусавыми завываниями. Безутешное одиночество, непринятие и ответственность выворачивали душу наизнанку. От надрыва заломило кости.

Слепая от слёз, Вера спотыкалась, но шла. Пинала воздух. Сдерживаемые вопли рвали глотку. На такой концерт точно зрители найдутся. Не хватало так глупо выдать себя. Какой позор на сдачу госпоже Фортуне! Урчание желудка, обыкновенно омрачающее момент, сейчас, в минуту слабости, выручило. Вразумило.

— Чего тебе? Чего? — обратилась к нему мама-Вера. Махнула. — Тут никого! Не перед кем. Хоть подохни — мне плевать.

Живот как почувствовал — хозяйка развязала себе руки. Верит в то, о чём толкует. Неинтересно. Вот и смолк.

Верное ласковое солнышко предпочло компании ребёнка лес. Подлая изменщица необратимо поползла в холодные объятия колючих крон. Ни просьбы, ни угрозы не отсрочат ночь под открытым небом. Ночь с докучливой мошкарой, мокрой гнилостно-минеральной землёй. Зудящий, изводящий на «нет» кошмар воображения и физических неудобств.

Пусть до темноты было ещё, как до Березняков. Пусть у всякого, окажись он в «золотой час» в столь живописном месте, дрогнет сердце, очарованное волшебством момента. Вера же, не понаслышке знающая о тяготах походов, сейчас ощущала себя запертой в узком лабиринте. Зябкий сосновый пар душил. Мягкий свет чертился синими тенями, рябил. Бунтарский дух свободы задавился нарастающей тревогой. Победа!.. а не отвлечься. Не настроиться.

Своеобразной эмоциональной разрядкой выступал шорох шин по асфальту. Рефлексы жалили, немедленно уводили с пути. Дорога проложена на насыпном возвышении. Чаща брала своё, отхватив спуски под кусты. Заблаговременно услыхав автомобиль, Вера рыбкой ныряла в заросли. Притаивалась, как солдат в окопе. Всё бы отдала, чтобы подвезли. Но кто эти люди со стороны больницы? Кто и те, кто туда едет? Не за ней ли?

Острая боль в животе согнула пополам. Вера не поняла, как рухнула на колени. Со всем её послужным симптоматичным списком, такого прежде не испытывала. Разве что во сне, где резали на-живую. А сейчас в реальности как секирой рубанули. Слишком резко, адски больно. Вера не испугалась, но смутилась. Не верилось, что стресс тому виной. Что действительно не ранили.

Обламывая гибкие ветки кустового клёна, с горем пополам поднялась. Чуть ли не на четвереньках взошла на дорогу.

— Дойду.

Упрямая отметила — лишь сейчас вернулась ясность взгляда. Собственный голос «оброс мясом», как если бы сказала сама себе на ушко. Просохли краски жизни, разрослась трёхмерность окружения. С кровью в полость черепа прыснули древесные запахи. «Очередью» прошили.

Плохо и легко. С упоительной грустью Вера принимала происходящее с ней, будто не с ней. Как её невесомая ладонь легла на затылок. Как изо рта по подбородку потёк жалобный, неуместный для девочки стон. Немеющие ноги заплелись, повели по кривой. Стыдно не узнать обморок заранее. Не подготовиться. Асфальт кругом — голову расшибить. Никто не поймает. Не поддержит.

День 9

Вера не любила звёзды. Бывало нравились, по настроению. Однако сколько ни лукавила, не разделяла всеобщего восторга от огненных брызг в черноте. Взять объеденный гусеницами листик, заслонить солнце — то же самое в миниатюре. Велика хитрость! Так даже красочнее! В жилках и продырявленных пластинках переливаются оттенки малахита. А пустота космоса — что? Луна меняет цвет редко, светит слабо. Отдаляясь от горизонта, худеет и бледнеет.

Вера не любила звёзды. Они походили на людей. В массе своей, исключая полярные, скучные и блёклые. Они одни, эти звёзды, в итоге остались с ней. Вера слабо улыбнулась им. На манер романтичной особы протянула руку навстречу Млечному Пути. Ток прожёг локтевой нерв, мизинец дрогнул… на этом всё. Конечность так и осталась лежать под боком бесполезным придатком.

Плоский небесный купол, на самом деле, штукатуреный потолок. На белом фоне белоснежные звёзды. Они мерцают, как настоящие. На сетчатке глаза наверняка. Прикроешь веки — голова гудит и кружится, точно на карусели. Тут уж не до звёзд. Не до луны — стеклянного шара-плафона цвета топлёных сливок.

Глазные яблоки несмазанными шестернями пока поворачивались исключительно вправо. Наскучил вид на потолок? Пожалуйста — вид на дверь, на оцарапанную руку с капельницей. Вера поморщилась. Прозрачная жижа по ощущениям лилась не в кровь, а прямо на язык. Солоновато горчило. Подташнивало. Вопреки боязни, теперь-то вырвала бы иголку без колебаний. Беда — тело парализовало. Точно ногами пинали.