Больная

А он думал. Тщательно выбирал реплики, что хирург — глубину надреза, или только рисовался. Искусно, завидно мастерски. Вероятно, он прав. Его такого нарисовать, появись желание, Вере не удастся. У неё никогда не получались хитрые лисы. Впрочем, как и другие животные не получались. Школьная подружка накидывала, мол, и портреты так себе. Но там на сдачу разыгрывался козырь — контрудар по комплексам внешности, и язвительная подружка тушевалась. А тут… Непонятно даже, что за игра затеялась. То ли в «дурака», то ли в «пьяницу». В правила не посвятили.

— Тебе подошёл бы спорт. Волейбол, баскетбол — с твоими-то данными. Плавание. Или сценическое искусство. Хоть в ораторы, хоть в актёры. Можешь не верить — я вижу потенциал. Пусть сейчас играешь из рук вон плохо.

— В отличие от вас?

Вера не хотела, чтоб звучало комплиментом. Но больше слов не нашлось. «Хоть в ораторы». Несомненно, богат запас. Несомненно, будущий Цицерон.

— От кого — «вас»? Меня? Вер, я ведь ни разу тебя не обманул. И по секрету, — Филин принял заговорщицкий вид. — Если психолог лжёт пациенту — ему пора выкидывать диплом.

— А родителям детей если лжёт? Тоже, как-никак, твои пациенты. Хомячки.

Он сложил ладони лодочкой. Замер. Не стерпел — подавил смешок, приложив большие пальцы к губам.

— Хомячки?

— Я не стану разжёвывать. Я всё сама слышала. Всё знаю. И ты знаешь, что я знаю. Так что шиш тебе. Я не моя мама. Я тебя ненавижу.

По мере озвучивания этой фразы Филипп Филиппович заметно мрачнел. Выпрямился. Вера не так давно видела, как хохрятся павлины в зоопарке. Сегодня обошлось без веера изумрудных перьев.

— Боже правый, — восхитился Филин. — Да ты ревнуешь! Ревнуешь!

С одноклассником, который, судя по внешнему виду, не знал о существовании шампуня, мальчишки и девчонки также Веру «женили». Тыкали пальцами, заводили «тили-тесто». Драка с самой настырной шутницей только ожесточили насмешки остальных. Но это дело лет минувших. Класса второго? Третьего? Ан-нет — на жизненном пути снова встал очередной шибко остроумный, глупую издёвку шилом в сердце всадивший. Мама же уверяла — взрослые не такие! Но этот хотя бы не уточняет, кого и к кому ревнует Вера.

«Как он смотрит».

Мороз по коже. То ли от действия противоядия, то ли от полушёпота:

— Верочка. Что с тобой? Что с тобой происходит? — Пауза после каждого вопроса с надеждой на обратную связь. — Ты девочка адекватная. С тобой могу прямо. И я… обескуражен. Ей Богу.

— Уходи.

— Сбежала, а теперь подписываешься на поражение! Грандиозно! Что ж, если так тебе нравится, будь последовательна. Отдай мне всё. Помоги мне. Расскажи.

Под конец почти умолял. Сам почти подписался на поражение. Плюшево. Корично-яблочно. Трескуче-пламенно, уютно и так… небезразлично. По-настоящему, чутко, какие бы не были истинные мотивы. Да и, в конце концов, кто ещё в этой жизни так на неё смотрел? С придыханием ждал её слов?.. Смешно вспомнить — учительницы. Математичка с химичкой. Когда Вера мнётся у доски, они похоже пожирают взглядом. Верно на последнем шаге от того, чтобы голыми руками вырвать из неё ответ. Но в этом случае кроется загвоздка — заранее знают, что должно озвучить. Заведённые, ждут лишь подтверждения, завершения запланированной сценки. Аналогично, как во множестве прочих, независимых диалогов. Собеседник тебе — зеркало твоих мыслей или бочка с эмоциями, в каких нуждаешься. В противном случае он неудобен. Нежелателен.

Эта псевдо-мудрость за годы жизни закрепилась за мировоззрением Веры очередной аксиомой. Отказавшись от роли зеркала и бочки в детстве, она потеряла счёт ссорам и недовольствам в свой адрес. Беда — учительницы не просто возмущались. У них полномочия особые. Мнение имеют право выразить количественно — «парой» или «тройкой» в дневнике.

«А какая власть у Филина? Двойку не поставит. Но, сердцем чую, лучше бы она».

От лекарств или от школьных воспоминаний замутило. По пищеводу поднялись едкие соки. Вера сглотнула в последний момент. Тазика не видать, а просить о нём — дело последнее. Зато мимолётный приступ тошноты, как это бывает, прочистил голову. Расставил всё по местам. В конце концов, что терять в текущих обстоятельствах? Подвальный псих «закинул удочку». Может, названный психолог будет потолковее? Если проявить участливость. Если лучшая защита — нападение, а правда — лучшая политика. Как папа учил.

Но только замыслила хлестнуть словцом, наперво самой сделалось неприятно и больно. Непростую роль подобрал Вере Филин. Ошибся — не быть ей актрисой.

— Я не сумасшедшая. Ты говорил.

— Говорил.

— Зачем тогда меня направили к тебе?

— Тоже говорил. — Спокойный. Как с равной.

— Потому что бунтарка? Мы всерьёз будем это обсуждать?