Болотница

Своих прадеда с прабабкой я не помню, они скончались один за другим, когда я была ещё совсем маленькой. А мамины родители в советское время уехали на Север на заработки, да так и остались в далёком маленьком посёлке под смешным названием Куличики, откуда лишний раз не выберешься на большую землю. Мама, которую с её бабушкой, мамой маминой мамы, оставили в городе, чтобы она смогла закончить школу и продолжить образование, сначала из-за долгой и дорогой дороги, а потом уже, как она говорила, из принципа в Куличики не приезжала, предпочитая общаться с родителями при помощи писем (телефона и тем более интернета там до сих пор нет), либо приглашая их к нам. Впрочем, дедушка с бабушкой очень редко и неохотно навещали нас, стесняясь папы, смущаясь большого города и очень боясь причинить нам беспокойство. Привозили всегда много банок с вареньем из лесной ягоды и ящик вяленой рыбы. О своей жизни рассказывали скупо, мол, ничего интересного, как всегда.

Вот, собственно, и всё, что я знала о своих предках.

У первого анцыбаловского дома я соскочила с велосипеда и только тогда оглянулась.

Пустынная дорога терялась между деревьями, вокруг неё шумел лес, неприветливый, с сочной зелёной листвой.

И только сейчас мне пришло в голову, что в Зелёново я могла бы воспользоваться мобильным интернетом и сотовой связью, найти интересующие меня сведения в интернете, посоветоваться с подругами, в конце концов, позвонить папе с ультиматумом немедленно приехать и разобраться с ситуацией. Ни о чём этом я даже не задумалась, пока была реальная возможность. Не возвращаться же теперь…

Василий Фёдорович наверняка был на месте, как обычно.

Я провезла велосипед мимо пластом валяющейся рыжей собаки, которая даже не соизволила приподнять хотя бы ухо, чтобы как-то обозначить, что заметила меня. Если бы я не видела до этого, что она и раньше так валялась, то однозначно приняла бы псину за дохлятину. Неприятную мысль о том, что собака и правда давно издохла и передвигается изредка с места на место только по инерции или благодаря какой-то магии, я насильно отогнала от себя. Правда, от собаки воняло, но не больше, чем от любой другой уличной животины, привыкшей копаться в помойках и прочей тухлятине.

Прислонив велосипед к перилам крыльца и повесив пакет с продуктами на плечо, я решительно постучала в дверь и не собиралась уходить до тех пор, пока хозяин транспортного средства и рыжей дохлятины не откликнется. Понятно было, что он надеялся, что я оставлю велосипед и уйду, но это в мои планы не входило.

Через несколько очень длинных томительных минут дверь наконец-то открылась ровно на столько, чтобы старик мог разглядеть меня, а я — увидеть его.

— Спасибо за велосипед, Василий Фёдорович. Он в целости и сохранности.

Старик что-то пробурчал в ответ и собрался было захлопнуть дверь, то я придержала её за ручку. Василий Фёдорович сильно удивился.

— Скажите, пожалуйста, не с вами мы с мамой встретились в лесу? Вы ещё говорили не ходить к болоту. И собака ваша лаяла.

— Что? Какая ещё собака? — протянул старик, от неожиданности приоткрывая дверь пошире. — С чего ты взяла такое? Не было сроду у меня никаких собак!

Немного удивившись его словам насчёт собаки, которая вот же — валялась у крыльца, как обычно, не реагируя на действительность, я решила не акцентировать на этом внимания и ринулась в атаку.

— Вот, посмотрите, это не вы были? Или, может, узнаёте кого-то? — я уже держала телефон с фоткой наготове и ловко просунула руку за дверь, поднеся изображение чуть ли не к носу нелюдимого соседа. Он сначала вгляделся, а потом резко отпрянул, словно испугавшись. Он узнал, узнал человека из леса, я была в этом полностью уверена!

Который раз за день я видела взрослого, который боялся больше меня и из-за своего страха не собирался по своей воле ничего предпринимать, чтобы помочь мне, ребёнку, попавшему в беду.

Удивительно, но это придавало мне сил и смелости.

— Скажите мне правду, и я уйду.

Всем своим видом я постаралась показать, что буду торчать тут на крыльце до последнего. Схвачусь за перила. За него самого схвачусь, но не уйду.

Старик посмотрел на меня сначала зло, недовольно, но потом его лицо будто смягчилось:

— Зачем тебе это, девочка? Нехорошее дело это, нечистое. Куда ж тебе впутываться, маленькой…

От этого неожиданного участливого голоса я чуть не разревелась, но, силой сдержав слёзы, упрямо повторила: «Скажите мне правду. Пожалуйста».

Василий Фёдорович помолчал, погрустнел, опустил глаза. Я ждала, что сейчас он пустит меня в дом, но, похоже, старому упрямцу это даже в голову не пришло. Зато он всё же заговорил.

— Чудно́, что прижизненных фотокарточек его не сохранилось, не любил это, и на могиле нет, а вот сейчас, поди ж ты, вот он. Это дед Евгений. Лоскатухины они были. По жениной линии родня мы, у них какие-то бабки-тётки общие были, что ли.

— А где жена ваша?

— Не твоё дело! — рявкнул вдруг старик по привычке, но потом будто опомнился, хотя я немного испугалась и даже немного попятилась, и ответил-таки: