Болотница

— Померла она. Давно уж. И старый Лоскатухин тоже помер, давно помер. Ты знаешь, в чьём доме живёшь-то?

Я молча кивнула.

— Вот, значит, как…

Глава 19

Все считали Лоскатухиных странными. Не сумасшедшими, нет. Просто они никогда ничего не объясняли, ни с кем не советовались, без лишних слов делали своё дело и ставили всех перед свершившимся фактом. Другое дело, что никто с ними и не спорил. И принимали всё, что делали Лоскатухины, как должное. Никто никогда не хотел и не хочет обсуждать то, что происходит с Анцыбаловкой, вокруг неё и в ней самой. Брать на себя ответственность, выяснять, почему да как, — себе дороже. Удивительно только, что и власти относились к происходящему так же, как и местные жители. Будто Анцыбаловка существует только на бумаге, а может, и не существует вовсе. Говорили, пришёл тогдашний Лоскатухин к председателю колхоза и обмен предложил: вы нас совсем не трогаете, а мы вам статистику не портим. Только вы к нам ни с какими пятилетками, соцсоревнованиями и комсомолом не лезьте. А мы вам никаких самоубийств, никакой чертовщины, никаких порочащих советскую колхозную действительность слухов. Так и повелось.

Когда дед Евгений умер, ситуация не изменилась. Провались завтра Анцыбаловка под землю, никому и дела не будет.

Все жители были записаны на Зелёново, там и пенсии получали. У Анцыбаловки даже индекса не было, вся собственность оформлялась тоже на Зелёново.

Земля всегда была богатая, и урожаи собирали хорошие, потому и не лезли власти.

Вот как постарались Лоскатухины. Вот как обезопасили всех. А уж кто правила, ими установленные, не соблюдает, тот уж сам за себя отвечает. И неважно, знает он об этих правилах или нет. Оставшиеся жители Анцыбаловки молчат, как молчали всегда, только запирают все окна и двери с наступлением темноты и не откликаются, если кто зовёт их знакомым голосом из сумрака.

Когда перестали пропадать люди, все сильно обрадовались. Думали, закончилось всё. Но тут начали уходить животные. Сначала птица. Потом кошки и собаки. Скот покрупнее уже старательнее запирали, караулили, да все козы да коровы довольно быстро зачахли да подохли, считай, тоже ушли. И потом опять остались в деревне только люди. Совсем мало людей, не то что раньше. Кто мог, все уехали в другие места. Без объяснений, да никто и не спрашивал объяснений.

Зимой-то, считай, безопасно. Но как навалит снегу — ни пройти ни проехать. Всё равно по домам все сидят, прячутся. Раз в неделю прикатит трактор, продукты привезёт, иногда пенсию — и опять никого.

А уж как земля оттает, водой наполнится, тут уж ухо держи востро.

Дед Евгений до последнего за всем следил. Особо о себе не распространялся, да и других не спрашивал ни о чём. Жену-то рано схоронил, жил бобылем, из домашних только псина была, здоровенная такая, умная. Пиратом звали. Родных-то у Лоскатухина, считай, и не осталась вовсе никого. Приезжал, правда, очень редко парень, дед Евгений его племянником представлял, а как на самом деле, неизвестно. Видать, хотел на своё место обучить, как это издавна у Лоскатухиных водится, да у племянника-то кишка тонка оказалась. Дед Евгений-то первый Лоскатухин, которого похоронили на кладбище не родственники. Племянник приехал потом. По всему видать, что гнилой человечишка. Но всё равно в завещании только он и был упомянут. Вот ведь никто и не подозревал, что существует это самое завещание. Такой был скрытный старик.

Никто уж и не помнил, кто взвалил на лоскатухинский род такую обязанность — следить за Анцыбаловкой. Может, просто не хотели помнить. В такое дело лучше вообще не соваться. Но лоскатухинские мужики, конечно, много кого спасли. Но никто им спасибо не говорил, не благодарил никогда. Боялись. Вроде как Лоскатухины сами нечистые, коли с нечистью воюют. Ну, как воюют. Договариваются.

Все думали, что если делать вид, что ничего не происходит, то действительно ничего и не случится. Не буди лиха, пока оно тихо. Когда не обсуждаешь, не поминаешь про нечистую, она будто бы и не замечает тебя, пройдёт мимо. А если что и случается, всегда можно как-то объяснить, оправдать. Вон с какой радостью все кинулись церкви громить да попов вешать, думали, что если молиться перестанут, то и нечистый их не тронет. Только всё обратное вышло.

Христианство-то в эти края поздно пришло, язычники долго жили и всяко сопротивлялись новой вере. Так и осталось, что до конца не отреклись от старых богов. Вроде бы и на молебны ездили, а чуть что не так, сами по старинке нашёптывали, обереги вертели. А ведь с нечистью всякой всегда так: стоит только слабину дать, пиявкой вопьётся, не отпустит без крови.