Болотный колдун

От воды поднимается редкий белесый туман и, скручиваясь, длинными спиралями стягивается над поверхностью островка, постепенно накрывая его плотным сырым одеялом. Неясный свет сочится с пасмурного неба, вязнет в сплошной серой пелене. В сгустившихся сумерках быстро растворяются очертания островка, сливаясь с близкой водой.

Подобравшись ко мне метров на двадцать- двадцать пять, туман еще больше уплотняется и, образуя вокруг меня небольшую площадку, за края которой он почему-то не перетекает, поднимается вверх клубящимися лохматыми стенами.

Я оказываюсь как бы на дне огромного пустого колодца, куда кроме меня попадает и угол каменной развалюхи. Все это происходит в полной тишине, но не так, как это бывает где-нибудь на природе, когда воздух весь заполнен звуками, а мне словно закладывает уши.

Бесконечно долгое, обдирающее сердце ожидание опасности внезапно кончается. Впереди на самой границе моего «колодца», где обрывается круг его лысого дна, из тумана просовывается бесформенная черная голова.

Я сильно зажмуриваюсь, в надежде, что она пропадет. Вместо этого рядом с ней появляются еще несколько черных существ – я бы посчитал их воронами, но что-то мешает мне сделать это! Глаза у них затянуты мутной пленкой, и они слепо водят из стороны в сторону длинными клювами, словно пытаясь отыскать кого-то. И, похоже, я знаю, кого…

Выдвинувшись из клубящейся стены тумана еще сильнее, черные птицы вдруг разом устремляют на меня острия своих изогнутых носов-клювов. Беззвучно каркая, клювы раскрываются – стая как-будто радуется добыче.

Противная слабость разливается по всему телу. За время знакомства с нашей вороной я успел попривыкнуть к ее повадкам. Но эта стая – совсем другое дело.

Крылья ворон неожиданно видятся мне широкими рукавами, да и сами птицы уже не птицы вовсе, а бесформенные черные фигуры в знакомых, опущенных на глаза капюшонах. Существа эти, неумолимо приближаясь, начинают плавно, как во сне размахивать крыльями-рукавами, пытаясь оторвать от земли извивающиеся тела, и я вдруг отчетливо понимаю, что взлети они – и будет поздно.

Надо что-то делать, но вялость переходит в полное оцепенение. Я равнодушно наблюдаю за птицами, или как там их еще.

«Федора бы сюда – знатока животного мира». Черные фигуры вот-вот поднимутся в воздух; мне хочется, сжавшись в комочек, закрыть голову руками, когда же, наконец, кончится этот сон?!

От невыносимого ужаса я кричу – обычно на этом и кончаются ночные кошмары, но только не этот…. В полной тишине птицы отделяются от земли и, широко распластав крылья, всплывают вверх. Что будет дальше, я уже знаю…

И тут мне удается разглядеть птиц.

Чья-то невидимая рука словно сгребла их в кучу, и они неподвижно зависают над моей головой. Серая пленка на глазах у них лопается, и взгляд их горит теперь безжалостным хищным огнем. Через мгновение этот черный колпак обрушится и накроет меня…

Заслонившись от стаи, я вдруг обнаруживаю, что в руке у меня зажато тяжелое яйцо из мешка Федора.

Собравши силы, я отвожу, будто свинцовую, руку назад и, чуть откинувшись, посылаю «лимонку» в самую середину стаи. Не пролетев и десяти метров в густом осклизлом воздухе, она возвращается вниз и, отскочив от каменистой поверхности, подпрыгивает и, крутанувшись еще, замирает. Сейчас рванет!! Только перья полетят! Однако, и у меня тоже.

Я вдруг понимаю, что не хочу вот так, здесь, прямо сейчас…. Откуда-то всплывает дикая, совершенно нелепая мысль, и я вцепляюсь в нее всеми силами.

От обвалившегося угла с обшарпанной штукатуркой, из-под которой выглядывают щербатые красные кирпичи, меня отделяет не более трех-четырех метров. Все мое существо, мгновенно сжавшись в бесконечно плотную раскаленную частицу, взрывается таким неудержимым, неистовым движением в одну-единственную точку, к этой блестящей радужными мазутными пятнами луже за углом, что я вижу себя, уже лежащего лицом в этой вонючей черной жиже, за спасительным укрытием.

Но тело, непослушное тело, успевает лишь вскинуться над гладкой мокрой землей и, еще не понимая, что осталось одно, без меня, замирает, вглядываясь покинутыми зрачками в вибрирующий мутный воздух.

Назад!.. Но я только глубже погружаюсь в нечавкнувшую жижу. И в это мгновение лопаются стены моего колодца! Ослепительно белое пламя стрелой вырывается вверх, радостно слизывая в озеро птиц…

Все это я каким-то образом вижу, хотя сам утопаю с головой в маслянистой черной воде, залепившей мне рот и глаза, заливающейся в ноздри.

Я начинаю задыхаться, изо всех сил барахтаясь и извиваясь. Мне не хватает воздуха. Рот мой раскрывается, и густая черная масса потоком устремляется в разрывающиеся от напряжения легкие.

Конец!..

Но тут чья-то цепкая рука вырывает меня на поверхность, оставив внизу досадливо расплескавшуюся лужу.

Бешено кашляя, я ничего не вижу. Струи воды вытекают из носа и ушей, а глаза готовы выскочить из орбит. Кто-то пребольно колотит по моей спине и, поперхнувшись еще раз, я, наконец, вновь обретаю способность видеть и слышать.