Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

Столица забилась в судорогах насилия, направленного по большей части против еврейской общины. Толпы не только громили «жидовские лавки» и выносили из них все, что только можно, но и «прохожих-евреев грабили средь бела дня прямо на улицах, – писал историк Ян Кершоу. – Отнимали все – деньги, драгоценности, шубы. Евреев и евреек всех возрастов, включая стариков и малых детей, выволакивали из их конторок, лавок и домов на улицы и заставляли драить мостовые в составе “уборочных бригад” под издевательства надсмотрщиков и улюлюканье зевак: “Вот и для жидов работенка нашлась наконец!” – При этом их еще и нещадно осыпали тумаками и пинками, обливали ледяной водой и помоями и беспощадно подвергали всем мыслимым и немыслимым унижениям».[652]

И никто – ни в Европе, ни в США – не поднял голос и не шевельнул пальцем, чтобы пресечь гитлеровскую аннексию Австрии или хотя бы последовавшие за ней еврейские погромы. В британской Палате общин Невилл Чемберлен заявил: «Непреложный факт состоит в том, что ничто не могло воспрепятствовать тому, что произошло, иными средствами, кроме применения [военной] силы, а пойти на это ни наша страна, ни все другие страны оказались не готовы». Всегда оказывавшийся в нужное время в нужном месте журналист Уильям Ширер сформулировал в своем дневнике то же самое короче и жестче: «Британия и Франция сделали еще один шаг назад, спасовав перед всевозрастающей нацистской мощью».

По возвращении в Берлин Гитлер назначил внеочередные выборы в Рейхстаг, совмещенные с референдумом на предмет одобрения де факто уже насаженного им силой объединения с Австрией, где аншлюс также предстояло «узаконить» всенародным волеизъявлением. Голосование было назначено на 10 апреля, день открытия гоночного сезона в Европе французским Гран-при По.[653]

В парке к востоку от Милана звенели трели певчих птиц, по лужайке скакал кролик. Солнце, быстро вставая из-за горизонта, испаряло с травы и листвы последние следы утренней росы. Все тот же пейзаж, что и век, и два, три тому назад, – за исключением прорезавшего теперь парковый ландшафт шрама асфальтового серпантина.

Затем откуда-то издалека донесся протяжный истошный вой. Птицы умолкли. Кролик испуганно вжался в землю. Вой нарастал и становился все пронзительнее и раскатистее. Затем внезапно из-за переката вылетел серебристый Mercedes со снятым для облегчения доступа к мотору кожухом капота и Руди Караччолой за рулем.

Прославленный ас изящно провел льнущую к земле машину через шикану и исчез из виду столь же стремительно, как и появился. Лишь верещание трехлитрового двигателя с наддувом, которое один журналист сравнил с «визгом тысячи ошпаренных кипятком кошек», дрожало в воздухе еще несколько секунд, прежде чем исчезнуть вслед за его источником.[654]

С начала марта Руди, обосновавшийся в миланском отеле, каждое утро выезжал, как на разминку, на проходившее через парк шоссе Милан – Брешиа. На въезде в бывшее королевское угодье привратник Бьянко услужливо распахивал створки ворот перед звездой мирового автоспорта. Далее шла ухабистая грунтовка мимо каких-то конюшен, затем участок ипподрома, а на выезде – Монца, место проведения Гран-при Италии и зимняя тренировочная база команды Mercedes. Там в притопленных под землю бункерах его ждала ежеутренняя планерка, на которой прибывшие на место как водится раньше всех штабные начальники – Нойбауэр и Уленнхаут – инструктировали его и его товарищей по команде – Манфреда, Германа Ланга и Ричарда Симана. И лишь после этого начинался очередной будничный день тщательнейшим образом спланированных заездов на мало-помалу обкатываемой новорожденной модели Mercedes W154.[655]

Первый экземпляр нового двигателя V12 с блоком цилиндров из высокоуглеродистого чугуна был готов в начале января. На стенде он развил максимальную мощность 427 л. с. при 8000 об/мин. На шасси его водрузили в начале февраля; затем в экспериментальном цехе завода в Унтертюркхайме установленную на роликовую дорожку машину прогнали в режиме «бега на месте» в различных искусственно создаваемых атмосферных условиях, накрутив сотни и сотни километров. После этого ее выкатили на автобан для нескольких длительных поездок. Но ничто не дало бы более полной информации о поведении машины, как полноценные испытания в Монце. Нюрнбургринг тоже подошел бы, но не зимой, когда его заносит снегом.[656]

Ежедневно машину гоняли по овалу и прилегающей трассе до полного изнеможения гонщиков или поломки. Накручивая сотни и сотни километров, проверяли резину на износ, эффективность торможения, измеряли ускорение и максимальную скорость, анализировали показатели управляемости, устойчивость и сцепление с дорожным полотном, расход топлива и масла, работу систем зажигания и смесеобразования, Все это (и многое другое) заносилось в ежедневные рапорты, включая температуру воздуха, направление и скорость ветра, пройденные дистанции и время их прохождения, скорости в поворотах и время/расстояние до полного износа шин или тормозных колодок.[657]