Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

И те же самые люди, о чем прекрасно был осведомлен Руди, в том же экстазе единения на почве национальной общности семимильными шагами двигают вперед и программу массового перевооружения Германии. В марте 1935 года Гитлер официально объявил миру о том, что и так уже́ было известно, – об отказе Германии соблюдать ограничения, наложенные на ее вооруженные силы Версальским договором. Он восстанавливает институт воинской службы по призыву и намерен довести численность личного состава сухопутных вой ск до 500 000 солдат и офицеров и приступить к развертыванию полномасштабных военно-воздушных и военно-морских сил Германии. И все это – на фоне усиливающихся репрессий и погромов на внутреннем фронте.[273]

Руди с партнерами по команде Mercedes бесспорно знали о зверских расправах над «врагами Рейха», включая евреев, но подобные мысли людям свойственно гнать от себя подальше. Браухич в автобиографии вспоминал, как ему становилось не по себе всякий раз, когда он проходил по Принц-Альбрехт-штрассе мимо штаб-квартиры гестапо, где в застенках (по слухам) творились всякие ужасы. «Ну так ведь там сплошь коммунисты, желающие гибели Германии, – что их жалеть? – убеждал он себя. – Да и рассказы о массовых пытках, повешениях и расстрелах наверняка преувеличены». – Однако же всякий раз фон Браухич невольно держался противоположной стороны улицы и давал себе зарок больше этой дорогой не ходить. «Лично меня это не касалось, – писал он с подкупающей честностью. – Я же был прославленный гонщик, и все у меня в жизни складывалось прекрасно».[274] Действительно, зачем будить лихо, пока оно тихо? Руди, надо понимать, также заключил подобную фаустовскую сделку во имя успеха.

На кормовой палубе Руди простоял, казалось, не один час, и вдруг по спине у него побежали мурашки – и вовсе не от холода, ночь была теплой, – а от внезапной мысли о безумном риске, которому все они себя подвергают всякий раз, когда заводят моторы и выезжают на трассы. Зачем? Единственный известный ему ответ заключался в том, что у него нет иного выбора, кроме как участвовать в гонках и жертвовать всем ради победы, – и это было совсем не страшно. Страшила его лишь перспектива ослабнуть телом настолько, что он не сможет противостоять новому поколению гонщиков на еще более мощных и быстрых машинах.

В Триполи даже у причала было не продохнуть от немыслимой жары, в воздухе висело марево, хотя солнце отчасти и затенялось тучами висевшей в воздухе красной пыли. На конных экипажах гонщиков доставили в только что построенный отель-казино Uaddan. Имеющее в проекции форму звезды здание с пышными садами и фонтанами смотрелось экзотическим райским местом по сравнению с уныло-помпезными отелями континентальной Европы.[275]

Ливия, будучи протекторатом или «четвертым побережьем» Италии, находилась под бдительным присмотром губернатора Итало Бальбо, первого и последнего в истории Италии маршала авиации. О Бальбо писали разное, называя его кто «фашистским головорезом», а кто «героем трансатлантических перелетов», – и то, и другое заслуженно. Так или иначе, автогонки Бальбо обожал, и он с благословения Муссолини с поистине театральным размахом превратил Гран-при Триполи в одну из богатейших и однозначно самую экстравагантную из гонок.[276]

Колоссальная трибуна на консолях сама по себе являла зрелище, достойное восхищения, не говоря уже о специально построенной трассе протяженностью 13,1 км, плавно змеящейся сначала по солончакам, затем между Средиземным морем и ослепительно голубой гладью лимана и наконец возвращающейся к трибуне через череду оазисов с пальмами среди песчаных дюн. Трапециевидный, в грубом приближении, контур трассы позволял гонщикам ускоряться до предела на идущих по равнине затяжных прямых с включениями плавных изгибов. Вкупе с монотонностью рельефа это делало трассу предельно опасной в случае недооценки бокового скольжения колес, что нередко бывает при штурмах поворотов на скорости за 200 км/ч. Подобные управляемые заносы требовали «четкого чувства баланса, разборчивой работы газом, не говоря уже о своевременности маневров с точностью до доли секунды и холодной голове», – писал автоспортивный колумнист того времени Джордж Монкхаус, добавляя, что не многим гонщикам удавалось исполнять подобный маневр.[277]

В 1935 году трасса Гран-при Триполи прямо со старта начала оправдывать заявку устроителей на то, что является «быстрейшим из дорожных гоночных колец в мире».[278] Переметаемое песком и раскаленное жарким солнцем пустыни дорожное полотно истирало покрышки с такой скоростью, что гонщики лидирующей группы то и дело заезжали на пит-стопы и теряли позиции. Поначалу лидировал Фаджоли. Затем Караччола. Варци. Штук.