Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

Руди сел на хвост выскочке как приклеенный и стал изучать его манеру вождения и особенности прохождения им этой трассы, пока не обнаружил слабину: на выходе из «ласточкиного хвоста» – последней петли перед длинной прямой при въезде на автодром – Роземайер раньше времени включает пятую передачу. На последнем круге Руди дождался этого момента и, оставаясь на четвертой, утопил педаль газа в пол на выходе из поворота. Роземайер пытался его заблокировать, но тщетно. С победно поднятым кулаком Руди пересек финишную черту первым.[286]

Заехав на пит-лейн, Руди даже встал на сиденье, чтобы возвысить голову над обступившей его машину толпой. Море «зигующих» рук приветствовали победителя. Оправдывая ожидания, Руди отсалютовал в ответ, давая массам понять, что победа принадлежит славе Третьего Рейха, хотя в душе, конечно, он ее почитал своей и только своей.[287]

На состоявшемся после гонки банкете в отеле Eifelerhof Руди поначалу молча взирал на то, как все торопятся поздравить «новобранца» с «почином» в больших гонках. Роземайер был ровно того рода типажом, появления которого на трассах более всего опасался Руди. Чтобы немного сбить с него самодовольную спесь, ветеран-победитель лично подошел к столику Роземайера и произнес, поигрывая вынутой из коктейля трубочкой: «Молодец, мальчик, так держать! Но на будущее: не довольствуйся тем, что просто едешь по кругу. Включай голову, прежде чем переключать передачу. На вот, поупражняйся». – И Руди протянул спавшему с лица Роземайеру соломинку от коктейля, нажив себе смертельного врага на всю жизнь.[288]

К вершинам гоночной славы вернулся далеко не прежний, веселый и беззаботный, а новый – куда более злой, угрюмый и безжалостный Руди. И к тому же еще и более тщеславный и заносчивый. Как раз тогда один журналист съязвил, что для разговора с чемпионом Германии нужна стремянка.[289]

На протяжении всего лета 1935 года Рене и Шушу Дрейфус провели в разъездах, в основном на собственном сером кабриолете Alfa Romeo. Жена теперь была у Рене еще и за хронометриста, обучившись этому нехитрому искусству у Бэби Хоффман, с которой они подружились, что и не удивительно, поскольку Бэби столь же неотлучно сопровождала повсюду друга и партнера Рене по команде Луи Широна. Две пары составили сплоченную компанию – такую же, какую являли собой Луи с Бэби и супруги Караччола до катастрофы 1933 года в Монако и последующей гибели Шарли.[290]

Они часто и обедали вместе, хотя праздновать за столом им было особо нечего, поскольку взлетевшие метеорами «серебряные стрелы» практически на оставляли им шансов на победы на трассах. Даже их многоопытному партнеру по Scuderia Ferrari “Il Maestro” Нуволари нечего было противопоставить пилотам Mercedes и Auto Union. В Монако Рене так и не догнал W25 Луиджи Фаджоли. А после гонки «разбойник из Абруцци» небрежно швырнул врученный ему, как победителю, букет желтых роз себе за спину через плечо, всем своим видом давая понять, что победы для него теперь дело плевое.[291]

Вынужденно удовольствовавшись там вторым местом, Рене наивно заявил в интервью, что рассчитывает на скорый реванш. Однако и в Триполи, и на АФУСе эскадроны летучих серебряных стрел во главе с Руди смели всех подчистую, завоевывая все три места на подиуме.

К Гран-при Франции его организаторы из ACF приготовили гонщикам сюрприз в виде дополнительных шикан на автодроме Монлери, которыми рассчитывали снизить общий темп гонки и дать мастерам вождения шанс посостязаться с мощью немецких двигателей. Все напрасно. Победил снова Руди. Вторым финишировал фон Браухич. А обе Alfa Romeo сошли из-за поломок трансмиссии задолго до середины дистанции[292].

Однако и Франции был уготован очередной разгром: ни единого француза и не единой машины французского производства до финиша не добралось[293]. Позже в одной газете появилась карикатура: пока механики Mercedes стремительно меняют колеса, Руди Караччола в позе Наполеона взирает на кладбище французских автомобилей. Шарль Фару подвел итог этого Гран-при, объявив его «величайшим позором французского автомобилестроения».[294] А уже упоминавшийся Жорж Фрэшар призывал со страниц L’Intransigent’s извлечь, наконец, «болезненный урок» из сокрушительного поражения от Германии. «Когда-нибудь во Франции поймут наконец, что давно пора на это как-то реагировать?!» – гневно вопрошал он.[295]