Большая гонка. Драма на миллион. Легендарная история о том, как еврейский гонщик, американская наследница и французское авто посрамили гитлеровских а

Той же осенью Рене рассказали, что сам Нойбауэр как раз-таки был заинтересован в его услугах. Однако ему строго указали на то, что Дрейфус только по паспорту француз, а по отцу еврей, на что шеф немецкой команды якобы ответил не без ехидства: «Они там лично что ли решают, кто еврей, а кто нет?»[333] «Они» относилось к Гитлеру, который, когда ему это было удобно, вполне способен был закрывать глаза на еврейские корни нужного человека. Вот только Рене это никак не светило, поскольку фюрер в жизни бы не допустил в гонки под нацистским знаменем человека со столь однозначно звучащей фамилией как «Дрейфус».

В октябре на ежегодном официальном банкете в Автомобильном клубе Франции (ACF) – при свечах, с видом на площадь Согласия, в окружении звезд и элиты мирового автоспорта (включая делегацию NSKK) – Рене вынужден был терпеливо сносить и вручение Руди Караччоле медали за «блестящую победу» на Гран-при Франции, и долгие нудные речи превеликого множества престарелых чиновников ACF во фраках. Один все распинался о том, что Лига Наций всенепременно обеспечит сохранение мира в Европе, ибо она специально создана, дабы служить его надежной гарантией. Другой превозносил германский автоспорт за «грандиозные успехи», ни словом не обмолвившись, что достигнуты они исключительно благодаря прямому государственному финансированию и поддержке. Третий сокрушался из-за отсутствия у Франции достойных гоночных машин собственного производства и одновременно высказывал опасение, как бы еще и Bugatti не отказались от участия в Гран-при следующего сезона. «Что же мы, так и смиримся с упадком наших [национальных] цветов?!» – патетически восклицал этот оратор.[334] И никто даже не заикнулся о том, как мерзопакостная политика европейских стран одних гонщиков пустила по миру, а другим дала полный карт-бланш. Сидящие за одним столом Рене и Руди как раз и служили явленным олицетворением этого разделения на две касты.

Шансов на участие в серии Гран-при 1936 года у Рене практически не оставалось за неимением команды, готовой его принять, поскольку в новой реальности, требующей огромных инвестиций в получение конкурентоспособных машин формулы 750 кг, заявляться в качестве независимого гонщика было бессмысленно. Так Рене и остался безлошадным жокеем.

С ликующим криком “Partez!”[335] Люси Шелл стартовала на своей Delahaye 135 по обсаженной пальмами дороге Афины – Элефсис. Позади остались белеющие под луной руины Акрополя. За чертой греческой столицы сразу же началась грязная грунтовка, вьющаяся серпантином среди оливковых рощ и ведущая вверх к заснеженным горным склонам. В лучах фар то и дело появлялись дикие лисы – и тут же давали деру из-под колес и растворялись в ночи. Дело было перед рассветом 25 января 1936 года, когда был дан официальный старт Ралли Монте-К арло. На этот раз Люси и Лори, чтобы добраться до столицы Монако, предстояло преодолеть всего-то 3860 километров. С их-то опытом, да с новой машиной, надеялись они, на этот раз победы не упустят, и Люси наконец-то станет первой женщиной-победительницей этого легендарного автопробега.[336]

Теплая погода благоприятствовала восемнадцати экипажам, выехавшим из Афин. Они легко миновали несколько горных перевалов, в другие годы обычно заваленных снегом, из-за чего этот маршрут, собственно, и считался среди раллистов особо сложным. В окрестностях Ларисы дорога тянется через местами заболоченные низины. Там в те годы еще очень хорошо просматривались следы Первой мировой вой ны – изрытые окопами поля и похожие на кратеры воронки от взрывов, создававшие ощущение какого-то чуть ли не лунного ландшафта. Несколько раз им приходилось вброд форсировать речки глубиной до полуметра.

Затем в Болгарии и Югославии дороги испортились окончательно, превратившись в сплошное грязное месиво. Чтобы добраться до следующего контрольного пункта в срок, Люси приходилось лавировать между балками и промоинами в карсте такой глубины, что, съехав туда, обратно не выкарабкаешься, на скоростях, от которых кого угодно оторопь бы взяла. Их Delahaye при этом преодолевала все эти опасности и реагировала на беспрестанные переключения передач с прямо-таки антропоморфной живостью, будто наслаждаясь этим тестом на выносливость независимой передней подвески и приемистость двигателя. На виражах шины цепко держали дорогу, а на прямых машина резво – и при этом практически бесшумно – шла в разгон вплоть до максимальной скорости в 185 км/ч, обеспечиваемой ее новым шестицилиндровым двигателем. Тормозная система с тросовыми приводами работала предельно надежно, а рулевое управление было острым и выверенным, как скальпель хирурга.[337]