Большая грудь, широкий зад

Щелчок – и лампочки на балке погасли. Мы погрузились во тьму. Но луч света из бесовской машины становился все ярче. В нем заплясали тучи мошкары, заметался мотылек, и на белой ткани появилась его четкая, увеличенная во много раз тень. В темноте раздались крики восторга, даже я ахнул. Вот я и увидел эти «электрические тени». Тут в луче появилась чья-то голова. Это был Сыма Ку. Свет пронизывал его ушные раковины, и было видно, как по ним бежит кровь. Он повернулся лицом к источнику света, и лицо сплюснулось, побелело, как прозрачная бумага, а на белом полотне появилась большая тень его головы. Темнота взорвалась восторженным ревом, к нему присоединился и я.

– Сядь! Сядь! – раздраженно бросил Бэббит.

В луче света мелькнула тонкая белая рука, и большая голова Сыма Ку исчезла. Бах, бах! – послышалось со стены, и на белой ткани запрыгали черные пятнышки: кажется, стреляют. Из висевшего рядом с белой тканью черного ящика полилась музыка. Немного похоже на хуцинь, немного на сона98, а честно говоря, ни на то, ни на другое. Звуки тянулись бесконечно ровно, словно осевшая в шумовке лапша из фасоли.

На ткани появились строчки скособоченных белых букв. Большие и маленькие, они бежали, строка за строкой, снизу вверх. В толпе снова раздались крики удивления. Пословица гласит, что вода всегда течет вниз, а эти иностранные слова текли совсем наоборот, пробегая по ткани и исчезая во мраке стены. «Вот бы завтра глянуть на церковную стену – а вдруг эти иностранные слова впечатались в нее и их можно выковырять?» – мелькнула шальная мысль. На белом полотне меж поросших деревьями берегов несла свои воды река, на ветвях прыгали и щебетали птицы. Пораженные, мы так и замерли с раскрытыми ртами – тут было уже не до восторгов. Появился мужчина с винтовкой за спиной. Рубашка расстегнута, видна волосатая грудь. Во рту сигарета, из ноздрей струится дымок. Правитель небесный, вот это да! Из леса вышел медведь и направился прямо к мужчине. В церкви раздался женский визг, щелкнул затвор. В луче света снова появилась фигура – опять Сыма Ку, теперь уже с револьвером в руке. Он явно собирался пристрелить медведя, но тот рассыпался на куски у него на спине.

– Сядь, сядь, идиот! – заорал Бэббит. – Это же кино!

Когда Сыма Ку уселся, медведь на белом полотне уже лежал мертвый, из его груди струилась зеленоватая кровь, а охотник сидел рядом и перезаряжал винтовку.

– Метко стреляет, сукин сын! – восхитился Сыма Ку.

Охотник поднял голову, пробубнил что-то непонятное и презрительно ухмыльнулся. Закинул винтовку за спину, вставил в рот пальцы и пронзительно свистнул. Этот свист эхом прокатился по всей церкви. Появилась повозка, несущаяся во весь опор. Запряженная в нее лошадь шла гордо и надменно, но как-то по-дурацки. Упряжь показалась мне знакомой, словно я ее где-то видел. На передке стояла женщина с развевающимися волосами, только непонятно какого цвета. Круглое лицо, выпуклый лоб, красивые глаза, длинные черные ресницы, торчащие, как кошачьи усы. А рот-то какой огромный, какие блестящие черные губы! Распутная, видать. Груди бешено прыгают, как пара пойманных за хвост белых кроликов, большие, пышные, – куда там до них нашим из семьи Шангуань! Женщина мчалась прямо на меня; во мне все словно забурлило, губы пересохли, ладони вспотели. Я вскочил как ошпаренный, но на голову легла чья-то могучая пятерня и заставила сесть обратно. Обернувшись, я увидел незнакомого человека, он сидел, широко разинув рот. За его спиной было полно народу, толпились даже у входа в церковь. Кое-кто почти висел на створках дверей. Галдеж стоял страшный: всем хотелось протиснуться внутрь.

Женщина остановила повозку и спрыгнула. Приподняла подол юбки, обнажив на миг полные белые ноги, что-то сказала мужчине и побежала прочь с призывным криком. Убитый медведь был забыт, мужчина скинул винтовку и бросился за ней вдогонку. Лицо женщины. Глаза, рот, белые зубы, вздымающаяся грудь. Лицо мужчины: густые брови, орлиный взор, светлая борода, шрам, пересекающий бровь и лоб. Снова лицо женщины. Опять лицо мужчины. Ноги женщины, она скидывает туфли. Грубые ноги мужчины. Женщина бросается к нему в объятия. Ее груди сплющиваются. Полные губы осыпают лицо мужчины частыми, как клевки, поцелуями. Он накрывает ее рот своим, и начинается игра губ: губы одного то охватывают губы другого, то погружаются в них, словно кормя. Женщина постанывает и что-то лепечет. Бесконечные ласковые объятия – за шею, за талию. Наконец они падают в густую траву и начинают кататься по ней – сверху оказывается то мужчина, то женщина. Они катаются и катаются, приминая траву. Потом останавливаются. Большая волосатая рука лезет под юбку, хватает за грудь. Мое сердце пронзает невыносимая боль, из глаз текут горькие слезы.