Большая грудь, широкий зад

Самые разные люди стекались на гумно семьи Сыма. И ведь надо же: в каждом доме за обеденным столом только и говорили, что о достижениях Сыма Ку, а женщины в основном судачили о дочерях семьи Шангуань. Я чувствовал во всем теле удивительную легкость – ну просто ласточка! – душа была безмятежна, и хотелось, чтобы это кино показывали и показывали без конца.

Мы с Сыма Ляном уселись прямо перед машиной Бэббита. Огненные сполохи на западе вскоре потухли, из угрюмого мрака пахнуло солоноватой гнилью. Фушэнтановский прихвостень Лун Ханьго с вытаращенными, как у богомола, глазами гонял веткой утуна из очерченного перед нами известкой круга переступивших эту границу. От него несло перегаром, на зубах налип лук. Своей веткой он бесцеремонно сшиб красный шелковый цветок из волос Косоглазой Хуа, младшей сестры Щелкуна. Эта Хуа вступала в интимные отношения со снабженцами всех отрядов, стоявших в деревне. Вот и теперь на ней было шелковое белье, подаренное Ван Байхэ, адъютантом батальона Сыма по финансам и снабжению, и изо рта пахло табаком Вана. Честя Лун Ханьго последними словами, она нагнулась, чтобы поднять свой цветок, а заодно ухватила пригоршню песка и швырнула ему в вытаращенные глаза. Ослепленный, тот отбросил ветку, выплюнул песок изо рта и принялся тереть глаза:

– Ах ты шлюха разэтакая, Косоглазая Хуа, едрить твоей мамы дочку, тудыть Щелкуна сестричку!

Бойкий на язык Чжао Шестой, продавец пирожков-лубао102, негромко бросил:

– И чего ты, Лун Ханьго, развел тут с загибом да с подходцем, взял бы да сказал: «Ети ее, Косоглазую Хуа!» – и вся недолга!

Не успел он договорить, как получил удар по плечу кипарисовым стульчиком. Взвыв от боли, Чжао Шестой резко обернулся и увидел перед собой Щелкуна, старшего брата Косоглазой Хуа. Чахлое, землистое лицо, прилипшие ко лбу сальные пряди, разделенные посередине прямым, как стрела, пробором, походящим на шрам от ножа. На Щелкуне был темно-коричневый шелковый халат; веки у него подрагивали, будто он все время подмигивал.

– Этот тоже со своей сестренкой втихаря пробавляется… – шепотком сообщил мне Сыма Лян. Откуда ему известны такие тайные сплетни? – Младший дядюшка, папа говорил, что адъютанта Вана завтра расстреляют, – чуть слышно добавил Сыма Лян.

– А Щелкуна? Щелкуна тоже расстреляют? – так же, шепотом, спросил я. Этот Щелкун обзывал меня маленьким ублюдком, и я держал на него зуб.

– Надо сказать отцу, чтоб и этого выродка расстреляли, – отозвался Сыма Лян.

– Верно, расстрелять этого выродка! – мстительно поддержал я.

Из глаз Лу Ханьго текли слезы, и он беспорядочно размахивал руками. Чжао Шестой выхватил у Щелкуна стульчик, которым тот хотел еще раз огреть его по плечу, и отбросил в сторону.

– Ети ее, сестренку твою! – без обиняков выдал он.

На горле у него замкнулись пальцы Щелкуна, похожие на когти, Чжао ухватил его за волосы, и оба, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, пошли обмениваться тумаками, вылетев на свободное пока пространство, оставленное для бойцов батальона Сыма. Косоглазая Хуа подскочила, чтобы помочь брату, но удары ее кулачков приходились в основном ему же по спине. Наконец она улучила момент, скользнула летучей мышью в тыл Чжао Шестому, сунула ему руку между ног и ухватила за мошонку.

– Славный приемчик! – восхищенно заорал Комета Гуань, знавший толк в боевых искусствах. – Настоящее «срывание персика с нижней ветки»!

С жалобным воплем Чжао Шестой отпустил противника и согнулся в поясе, как мелкая жареная креветка. Он весь сжался, лицо у него пожелтело и в густеющих сумерках казалось позолоченным.

– Кто-то вроде про етические дела заикался? – злобно прошипела Косоглазая Хуа, усилив хватку. – Ну же, мамуля ждет!

Чжао Шестой мешком повалился на землю, словно у него отказали руки и ноги, и задергался, как в конвульсиях. Лун Ханьго, которого буквально ослепили безостановочно текущие слезы, нашарил свою ветку и принялся хлестать ею во все стороны, подобно духу, что следует в голове похоронной процессии и расчищает дорогу. Он лупил веткой без разбора, и горе тому, кто оказывался на его пути. Ветка летала туда-сюда, визжали женщины, кричали в испуге дети. Те, что стояли поодаль, ринулись вперед, чтобы поглазеть на скандал, а оказавшиеся рядом с Лун Ханьго старались протиснуться назад, от греха подальше. Поднялся галдеж, началась толкотня. Я заметил, что получила по заднице и Косоглазая Хуа, причем пинок был такой сильный, что она влетела в толпу как ракета, и тут уж на нее посыпался град ударов и от пострадавших, и от любителей ловить рыбку в мутной воде – она аж заверещала…

Вдруг раздался пистолетный выстрел. Стрелял Сыма Ку. В накинутом на плечи черном плаще он стремительно появился в сопровождении охраны вместе с Бэббитом, Чжаоди и Няньди.

– А ну тихо! – рявкнул один из охранников. – Будете шуметь – кина не будет.

Распалившаяся толпа притихла. Сыма Ку и его свита заняли свои места. Небо уже побагровело, вот-вот должно было стемнеть. На юго-западе тонкой загогулинкой проявился месяц, но светил он ярко, а в его объятиях трепетала нежно мерцавшая звездочка.