Большая книга о любимом русском

Очевидная многоконтактность с другими языками-источниками поспособствовала возникновению вариативного написания: в литературе XVIII–XIX вв. встречались разнообразные формы – кофе, кофий, кофей, кафей, кефа, кава, кохвий, кофь, кофа, кафе. Как же в таком цветнике победил мужской род? Да не просто победил, а стал одним из ярких социолингвистических маркеров? Самая распространённая версия гласит, что под влиянием варианта кофий. Но тут снова стоит обратить внимание на французское cafè и немецкое Kaffee – в этих языках кофе мужского рода. Как и какао (внезапно!), которое, будучи сейчас существительным среднего рода, в тех же XVIII–XIX вв. употреблялось исключительно в мужском. Как и всегда, доказательства можно найти в Национальном корпусе русского языка:

Павел Петрович похлёбывалсвой какао и вдруг поднял голову…

Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве; а теперь позвони-ка, пожалуйста, брат Николай Петрович, мне пора питьмой какао.

И. С. Тургенев. «Отцы и дети» (1862)

Из этого можно сделать вывод, что не кофий всему голова. Имело место и влияние родовой принадлежности в других языках, особенно если учитывать неоспоримую галломанию, которая захватила в то время Российскую империю.

Осталось только уделить особое внимание морфологической характеристике. Кофе, в равной степени как и какао, по своей форме – нарицательное, несклоняемое и неодушевлённое существительное, оканчивающееся на гласную -е. Так уж повелось, что русский язык всегда наделял подобные заимствования категорией среднего рода (вспомните пальто, эскимо, радио, ателье, море и другие), подгоняя похожие существительные под общую парадигму. Это произошло с какао (смею заметить, совершенно незаметно и безболезненно). И не исключено, что та же участь постигнет и кофе. Да и, честно говоря, давно бы уже постигла, если бы общество не держалось мёртвой хваткой за мужской род…

Договоры

Строгая литературная норма до сих пор неизменна: догово́ры. Но, как сказал бы Молчалин из «Горе от ума», злые языки страшнее пистолета: то и дело со всех сторон слышится об очередном «нововведении» того же 2009 года – о зафиксированном варианте договора́. Думаю, не удивлю вас, если снова напишу, что в действительности всё иначе: как и в случае с кофе, указание на допустимость употребления исключительно в разговорной речи можно найти ещё в словарях полувековой давности (например, в словаре-справочнике Р. И. Аванесова, С. И. Ожегова «Русское литературное произношение и ударение», 1959). Эти же фиксации сохраняются в академических источниках и по сей день: варианты до́говор и договора́ сопровождается пометой «разг.» и не наделяются нормативным полноправием. Поэтому отдавайте предпочтение заключению догово́ров – вдруг вам попадётся принципиальный клиент или партнёр, для которого общепринятые языковые нормы не пустой звук.

Надеюсь, у вас не создалось впечатления, что ничего нового в словарях не появляется. Появляется! Ещё как появляется, только об этом почему-то никто не пишет в СМИ. Так, например, если мы возьмём наиболее полный на данный момент «Русский орфографический словарь» (5-е издание), регулярная работа над которым ведётся в Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН, то увидим сотни новых фиксаций. Например, формы косвенных падежей (кроме винительного) существительного брелок. Оно было заимствовано из французского языка (breloque) и всегда склонялось без выпадения последней гласной как в единственном, так и во множественном числе: брелок, брелока, брелоку, брелок, брелоком, о брелоке; брелоки, брелоков, брелокам, брелоки, брелоками, о брелоках. Ещё недавно формы брелка, брелки (мн. ч.) считались грубым нарушением нормы и не допускались ни одним словарём. Но что мы видим сейчас? Действие закона аналогии во всей красе: под влиянием похожих существительных (моток – мотки, замок – замки, курок – курки и др.) наиболее употребительной стала форма с беглой гласной – брелок – брелки. И это уже отражено в словаре.