Большая резня. Шантаж

Я показал. Он щелкнул пальцами, требуя ключи, и получил их. Второй сделал жест рукой, и за два квартала от нас от тротуара отъехала машина и проехала мимо; шофер даже не оглянулся.

Нетрудно было понять, что должно случиться. Я должен был совершить поездку в один конец на моей собственной машине. Предполагалось, что я буду пай-мальчиком и не доставлю им хлопот. Предполагалось, что я окажусь круглым идиотом и спокойно дам убить себя.

В голове у меня загремела безумная музыка, в которой литавры и пронзительные флейты сливались в диком диссонансе, пока у меня не затряслись руки. Каким же простаком они меня считали! Они полагают, что в этой игре они единственные профессионалы. Они думали, что со мной этого никогда не случалось, а если случалось, то я окажусь не готов к тому, что случится опять.

Клянусь Господом, если они собирались играть в эту игру так, как играют профессионалы, то их ждало серьезное потрясение - в чехле между сиденьем и дверью лежал автоматический пистолет тридцать второго калибра.

Они играли профессионально. Верзила велел:

- Поведешь сам, легавый. И поосторожнее.

Он открыл дверь, чтобы я мог сесть, и, как только я оказался за рулем, уселся рядом. Он не теснил меня, он был слишком опытен. Он оставил между нами значительное расстояние, забившись в угол и положив руку на спущенное стекло окна. Другая рука лежала у него на коленях, держа мой собственный пистолет, нацеленный на меня. Тот, что поменьше, забрался на заднее сиденье и облокотился на спинку за моей головой, как будто вел со мной конфиденциальную беседу, на самом деле беседу вел пистолет, приставленный к моей шее.

Мы ехали долго. Три счастливчика, предпринявшие поездку на побережье. Чтобы все оставались счастливыми, я включил радио и нашел музыкальную программу, а потом то и дело прикуривал сигарету от зажигалки в бардачке, чтобы они привыкли видеть мои руки в движении.

Тип рядом со мной указывал мне повороты и где-то перед Ислипом сказал:

- Сбавь скорость.

Впереди шоссе пересекала щебеночная дорога.

- Поезжай направо, пока я не скажу, где свернуть. Я свернул направо и поехал по черному асфальту. Он тянулся с полмили, сменившись грязной, маслянистой дорогой. Мы сделали еще несколько поворотов, и я ощутил запах океана, приносимый ветром. Домов встречалось все меньше, пока не остались лишь редкие черные тени, попадавшиеся через четверть мили. Дорога плавно обогнула берег, прокладывая путь среди высокой, по колено, травы, сгибавшейся под ветерком с моря и шелестевшей, задевая за крыло автомобиля.

Я разглядел затененные окна дома, громаду седана у его стены и нажал на тормоза. Верзила выглядел вполне довольным собой, и пистолет уже не так давил мне шею. Парень, сидевший рядом со мной, вылез из машины и встал у двери, второй сунул ключи в карман и двинулся за мной, чуть не наступая мне на пятки.

- Ты все хорошо понял, - сказал он мне. - Давай и дальше так. Входи, да не спеши.

Я только что не полз. Парни оставались немного позади справа и слева, занимая прекрасную позицию на случай моей попытки бежать. Любой из них мог сбить меня раньше, чем я сделаю хоть шаг. Я достал последнюю сигарету и бросил пустую пачку. Коротышка был настолько сообразителен, что подобрал ее. Спичек у меня не было, никто мне их не предложил, и незажженная сигарета осталась висеть у меня в углу рта. Пока беспокоиться было рано. Неподходящим было время, неподходящим было место. Не так легко спрятать тело и, тем более, машину. А исчезнуть мы должны были вместе.

Дверь открылась; вышедший из нее человек, стоя против света, казался узкой темной тенью.

- Привет, дерьмо, - сказал я.

Не стоило открывать рот. Лу Гриндл ударил меня в лицо, разбив губы. В спину мне уперлись два пистолета, швырнув меня прямо на него, и я лишился возможности ответить Лу. Все же я попробовал. Я нанес ему удар сбоку и снизу и почувствовал, что разбил себе кожу на костяшках, угодив ему в зубы.

Громилы не рискнули стрелять, один ударил меня дулом пистолета. Боли я не почувствовал - просто громкий хлопок, переросший в громоподобную звуковую волну, швырнувшую меня на пол.

Боль появилась позже. Почему-то она возникла не в голове, как я ожидал. Она была везде, она расползлась по телу тысячей агонизирующих точек. Что-то капало, равномерно и нудно, как протекающий кран. Каждое движение вызывало боль, начинавшуюся где-то у ног; если бы крик мог принести облегчение, я бы закричал. Я открыл один глаз. Второму мешали открыться распухшие скула и веко.

Кто-то проговорил:

- Очухался.

- Сейчас получит покрепче.

- Я скажу когда. - Голос звучал так безапелляционно, что никто не решился перечить.

Мне удалось сфокусировать здоровый глаз. Он смотрел вниз, на мои ноги. Они стояли по стойке «смирно» и были привязаны к перекладине кресла. Своих рук я не видел, из чего заключил, что они связаны за спиной того же кресла. Капало вовсе не из крана.

Капало с того места на моем лице, где некогда был нос.