Большая семья

В селе было пустынно. Ветер глухо стонал в голых макушках тополей, плакал в обгоревших разгороженных садах. Над пепелищем кружились вороны, оглашая улицы карканьем. Угли, пепел, глина, кирпич — все было заботливо собрано в кучки, сложено на месте дворов. Рука человека чувствовалась повсюду: там погреб подправлен и покрыт свежим камышом, там поваленный забор восстановлен, а там поставлены заструганные колья и вытянуты по ним прямые слеги. На краю села у дороги, ведущей на кладбище, острой крышей возвышалась кузня. В другой стороне, неподалеку от хозяйственного двора, красовался белым тесом амбар.

Арсей и Михаил остановились возле клочка земли, заваленного обгоревшими бревнами, обломками кирпича, ржавым, покоробленным в огне железом.

— Тут был наш колхозный клуб, — сказал Арсей, — сами комсомольцы строили, молодежь. Красивое было здание, с колоннами…

— Так тому и быть! — сказал Михаил. — На этом месте мы создадим новый клуб. И постараемся сделать его еще красивее.

Арсей снял шапку.

— Нет, Миша, здесь мы построим памятник десяти героиням. А на памятнике золотыми буквами напишем их имена.

Михаил тоже снял фуражку. Они долго стояли молча. Снова перед глазами Арсея встала, как живая, бойкая и неугомонная Таня. Он почти чувствовал ее тонкие руки на своей шее, слышал ее жаркий шопот, когда она прощалась с ним последний раз.

В расщелине бурых взлохмаченных облаков, стремительно мчавшихся на запад, выглянуло солнце. С минуту оно смотрело на мир бледным, будто утомленным взглядом, потом, точно испугавшись чего-то увиденного на земле, снова спряталось за тучу. И почти тотчас на серый пепел упали капли дождя — зазвенели на ржавых, скореженных железных листах, зашуршали в сыпучей золе. Арсей и Михаил пошли в парк. Они свернули на узкую аллею. На выжженных, плешинах пробивалась свежая травка. Умытые и напоенные дождем тоненькие стебельки овсяницы жадно тянулись к свету; ничто не могло остановить животворной и могучей силы природы.

Парк примыкал к речке. По берегу росли старые вербы. Река выглядела темной, неприветливой и, как сварливая старуха, ворчала в раздробленных сваях разрушенного моста.

Арсей и Михаил остановились под вербой, закурили. У берега, привязанная за куст лозы, качалась на неспокойной воде лодка.

— Тяжелые мысли иногда лезут в голову, — сказал Арсей, глядя на ту сторону, где в беспорядке торчали невзрачные, вымоченные дождем курени и землянки. — Сколько стоит эта тяжелая, кровопролитная война нашему мирному народу! Что бы мы успели за это время сделать?

Он мельком взглянул на товарища. Туманов с наслаждением затягивался папиросой. Прячась от дождя, он плечом прислонился к толстой вербе, поднял воротник кожаной тужурки.

— Фашистов мы фактически победили, — продолжал Арсей. — Очередь за Берлином, а это уж все! Близок час народного счастья. Но сколько жертв! Сколько жертв!

Он помолчал, как будто бы собираясь с мыслями, и продолжал:

— Вот взять хотя бы меня. У меня пропал брат, сестру немцы зверски убили, сам я не один раз был на волосок от смерти. А таких, как я, много. Немцы уничтожили сотни тысяч наших людей, оставили много сирот и вдов. Кто заменит сиротам отцов и матерей, женам — мужей, матерям — сыновей?

Худое лицо Арсея было сумрачным, глухой голос прерывался. Михаил внимательно смотрел на друга. Крестьянский парень, жадно впитавший в себя все хорошее, передовое, что дали нашему народу коммунистическая партия и советская власть, — этот крестьянский парень там, в дремучих русских лесах, в тяжелой и часто неравной схватке с жестоким врагом никогда не отступал и не колебался. Он верил в свои силы, в силы своих товарищей, верил так же твердо и решительно, как твердо и решительно верил в окончательную победу своей родины. И всегда, даже в самые мрачные дни, энергия его была неиссякаемой, а вера в победу — непреклонной. Здесь же, в родном краю, на пепелище сожженного, разграбленного, разрушенного очага Туманов впервые увидел на лице своего друга печаль. Должно быть, здесь, в Зеленой Балке, Арсей отчетливее понял, какое зло родной земле нанесли немецкие изверги.

— Ты расстроен, — Туманов обнял Арсея, — и взволнован… Скажи мне, что с тобой? Что у тебя на душе?

— Камень… Тяжелый камень, Миша…

Арсей рассказал Туманову о разговоре с Куторгой, признался в своих чувствах к Ульяне.

— Задача трудная, — сказал Михаил после длительного раздумья. — Прямо не знаю, что и посоветовать… Есть один выход… Но я не очень-то уверен, что он подойдет.

— Какой выход? — спросил Арсей.

Туманов и на этот раз не сразу ответил. Он точно боялся сказать неосторожное слово.

— Выход такой, — найти себе девушку, ни с кем не связанную и никому не обязанную. А таких много у вас — хороших, чудесных девушек…

Арсею показалось, что Михаил так и не понял его.

— Хорошо, Миша, — сказал Арсей. — За совет спасибо… Я подумаю.

Дождь усилился. Река покрылась мелкой рябью, вспыхнула множеством белых пузырьков. Арсей взял Михаила под руку.