Большая семья

Особенно праздничное настроение у артистов в дни выступлений. Гримировка, надевание костюмов перед зеркалом, с шуршанием платьев, звоном побрякушек, блеском

шпаг — все это создавало чуть ли не горячечное состояние. В ярком вречернерм свете они, преображенные, казались себе красавцами и красавицами, хотя некоторые персорнажи из

«загробного» мира ирзукраживались сажей, напяливали рогожи, общипанные крылья и

всякую чепуху.

Театральрные костюмы ршили, клили, вырезали и раскраивали в ателье изокружка.

Со времен накопились солидные гардеробы с костюмами королей, пажей, белогвардейских

гернералов, буденновцев, леших, чертей, домовых, трубочистов.

Ставили всякие чеховские спектакли, пьесы Островского, «Тараса Бульбу» Гоголя, но

большей частью шел доморощенный репертуар Терского. Разыгрывали события, которые

охватывали не только сцену, но и весь зрительный зал, привлекая к участию зрителей. Так

было в постановке разгрома батьки Махно Григорием Котовским. Неважно, что артисты

зачастую забывали слова роли, мучительно вглядываясь в суфлерскую будку, — главное

достоинство спектакля в том, что он увлекал артистов и зрителей, создавал хорошее

настроение, веселье.

В конце мая театр подготовил большой концерт. Консультировали наши шефы —

артисты Харьковского театра русской драмы. Квалифицированное руководство в

содружестве с универсальным талантом Терского принесло успех. Повысилась общая

театральная культура, мастерство, «вхождение» актера в роль.

Несколько опередив события, скажу, что многие коммунары из нашего

самодеятельного театра выросли в профессиональных актеров: Митя Терентюк, Клава

Борискина, Ваня Ткаченко, Женя Семенов, но главное, что все мы получили огромный

эстетический заряд.

В тот вечер по сигналу трубы публика занимала места в зале, некоторые шли со

своими стульями: приехало много гостей, в том числе высокое начальство из ОГПУ во главе

с Всеволодом Апполоновичем Балицким, Броневым, Букшпаном. Их усадили в первом ряду

партера.

Открыл программу духовой оркестр. Музыканты в парадных костюмах, нарядные и

торжественные. Сверкали инструменты. На первом плане флейты, кларнеты, фанфары, трубы. Где-то в середине альты, валторны, баритоны. Сзади возвышались раструбы басов, подвижные тромбоны и барабан Бульки Могилина. Ему синхронно ассистировали литавры

Землянского и малый барабан Шурки Чевилия. Первым исполнялся вальс Крейцера «Радость

любви». Играл Иван Волченко.

В коммуне Ваню любили, ласково называли Волчком. Он строен, красив, высок, отличный товарищ. В оркестре — первый музыкант. Казалось, он рожден с корнетом и, естественно, стал командиром оркестра. В притихшем зале зазвучала его труба мягким

поющим тембром. Сложные переходы преодолевались им свободно, без внешнего

напряжения. Его музыка очаровывала и облагораживала своей легкостью и чистотой звуков.

Ему долго и благодарно аплодировали.

Затем оркестр исполнил «Кавказские эскизы» Ипполитова-Иванова, и снова

солировал корнет Волченко, перенося слушателей в ущелья Кавказских гор, ярко изображая

– 26 –

песни и танцы горцев. Его сопровождал весь оркестр, наращивая мощь в кульминационном

«Шествии Сар-Дария». Оркестровка подчеркивала отдельные партии валторн, баритонов, флейт и даже потрясающего барабана, как бы поверяя мастерство музыкантов, и все же

корнет с сурдинкой, имитируя рожок пастуха, особенно выделялся среди всех инструментов.

В сценках «Борис Годунов» под редакцией Терского и Сопина неожиданно выступил

Соломон Борисович. Его тайно решили вовлечь в театральную жизнь, подбросив монолог

царя Бориса. На сцену он вышел в новом костюме, раскрасневшись от волнения. В руках мял

текст монолога, тревожно поглядывая на суфлера.

Само появление Когана на сцене для нас было приятной неожиданностью. Кто бы мог

подумать, что он наделен даром актера? Зарядившись воздухом, Соломон Борисович начал: Достиг, я высшей власти.

Шестой уж месяц царствую спокойно,

Но счастья нет. Я думал свой народ

В цехах на производстве успокоить...

Балицкий повел бровью: повернувшись к Антону Семеновичу, приглушенно спросил:

— Как это Пушкин впутался в производство Когана? — Антон Семенович, опустив

глаза, молча двинул плечами. — Ах вы, бесенята-редакторы, ну и народ! Дурите старика, верно?

Коммунары слушали, вытянув шеи, не пропуская ни одного слова. А Коган, войдя в

роль, трагическим голосом тянул:

Я им навез станков, я им сыскал работу,

Они ж меня, беснуясь, проклинали!

Зал не выдержал, многие встали в детском восторге, хлопая в ладоши и топая ногами, кричали «браво». Девичья половина, не сдерживаясь, громко визжала. Начальство

колыхалось в беззвучном смехе, упираясь в подлокотники кресел. Коган, потрясенный

невиданным успехом, улыбался доброй улыбкой, кланялся, вытирал мокрый лоб и поднятой

рукой призывал к тишине: