Большие и маленькие

В одном из пришедших – по почтительной дистанции, аккуратно выдерживаемой окружающими, угадывался начальник.

Ольга выглянула за ворота и поспешила в дом.

– Закончишь? Там еще два места нужно организовать. Не рассчитали.

От Лешиных родственников разило водкой. Где-то уже успели – между церковью и кладбищем. Мачеха Алла присела на лавочку у крыльца. Вид озабоченный.

Брызги мыльной воды, падавшей на клумбу, на пыльную брусчатку, пачкали обувь. Те, кого это огорчало, забавно, каждый по-своему, отклячивали зады.

Курильщики успели наспех подымить. Ольга завела всех в дом.

– А я говорю, мы спрашивали у батюшки, – послышался из-за забора тяжелеющий мужской голос. – Сказал, можно.

– Леонтий Сергеевич, будет так, как я решила. Давайте сюда.

– Ну, достала! Самая святая, а?

– Давайте сюда.

– Главное, священник говорит «можно», а эта…

– Как вы отца Афанасия донимали, я наслышана. И как именно он вам ответил.

– Да как ответил? Если, говорит, нету сил отказаться, лучше немного выпить, чем из-за этого скандалить. Я и говорю. Как ответил?

– Вот и не скандальте. Отдавайте. Ваше «немного» я знаю. Бухла на поминках по моему мужу не будет. Все.

– А по моему сыну?! Поминки, бля, по моему сыну!

– Я вам все сказала.

– Нет, ну! Точно!

– Не устраивайте, пожалуйста. Хватит.

– Сына в могилу, сука, свела, так еще и помянуть по-людски не дает.

Во двор вошел Леонтий, Машин свекор – мрачный, играющий желваками. Следом Маша. В руках авоська. Шагнула к собачьей будке. Авоська звякнула стеклом. Маша вытащила из дужек замок и, придавив коленом, приоткрыла решетку. Сунула – почти швырнула авоську внутрь. Собиралась закрыть, но тут Мальчик боднул решетку, решетка больно ударила Машу – и, с хрустом ободрав бок о металлические прутья, пес вырвался наружу. Убежал за будку, сколько позволяла цепь.

– Да и хрен с тобой! – вздохнула Маша.

Леонтий тем временем бросил Люсе: «Привет», – сунул руки под струю воды из ковшика и прошел в дом. Алла, поджидавшая на крыльце, вошла за ним следом. Изловчилась хмыкнуть ему на ушко:

– Говорила же, сцапает.

Маша стояла посреди двора. Сняла платок. Запрокинув голову, поправила волосы.

Люся обняла ее за талию, потянула:

– Идем, ручки помоем?

Сестра на мгновение обмякла. Поддалась. Но тут же – затвердела, расправила плечи.

– Мыло уронили. – Сама же наклонилась, подняла. – Лей.

Ольга успела рассадить гостей.

Катя с Вовой. Время от времени она трогала Вову за руку, заглядывала в глаза – сверялась, все ли в порядке.

Ольга выставила на стол графины с компотом.

Маша встала во главе стола. Напротив, в рамке, перехваченной по углам траурной лентой, – Лешин портрет. Моложе лет на десять. Еще с длинными «студенческими» волосами. Еще любящий одну только Машу.

– Новее не нашлось? – участливо поинтересовалась Алла, кивнув на портрет.

Маша не ответила.

– Дорогие друзья, близкие и родные.

За столом притихли.

– Спасибо, что пришли. Спасибо, что помните моего мужа. Леша каждым из вас дорожил. Вы знаете, как он умел ценить дружеское общение.

– Как-то непривычно, с пустыми руками, – точно рассчитанным, услышанным в каждом углу шепотом сказала жена одного из братьев.

Маша и на нее не обратила внимания.

Лихорадочный неподвижный взгляд, нацеленный мимо стола.

– Спасибо всем, кто в эти дни нашел время помолиться за Лешу.

Она прочитала «Отче наш» и перекрестилась, глядя на образ в правом от себя углу. Перекрестились и остальные. Перекрестился и Леонтий – предварительно ехидно вздохнув. Некоторые, проследив за Машкиным взглядом, развернулись в сторону иконы. Ножки стульев визгливо проскрипели по полу.

– Пожалуйста, угощайтесь.

Ольга пустила по кругу пиалу с кутьей.

– Мы собрались здесь для того, чтобы помянуть Лешу. Если кто-то из вас захочет поделиться историей… сказать какие-нибудь слова… не стесняйтесь.

Маша села. Начали есть.

– Прям как молокане, – буркнул Леонтий и принялся за лапшу. – Только без молока.

Ложки постукивали. Во дворе Мальчик позвякивал цепью.

– У молокан песни поют, – добавила Алла.

Люся наблюдала за Катей: в глазах у Кати стояли слезы. Целая технология – как скрыть, что плачешь. Сморгнула несколько раз, выдавила слезы на ресницы, украдкой сковырнула ногтем выскользнувшую слезинку – сделала вид, что зачесалось в краешке глаза.

Ложки постукивали. Поскрипывали стулья.

Одного из коллег пихнули в бок. Поднялся с компотом в руке. Нет, что-то не то. Вернул компот на место.

– Юрий. Начальник хозяйственного отдела, через кабинет сидели.

– Завхоз, – шепотом перевела Алла Леонтию.

Рассказал случай, как Леша во время визита московской комиссии, вечером, на фуршете, пришел и тут же снял напряжение… «и, смотришь, пошло-поехало, беседы за жизнь, анекдоты».

– Ну, нет, – Леонтий отодвинулся с грохотом от стола. – Анекдоты… Могу я сына помянуть по-человечески? Что я, сектант какой-то? Да испокон веку… Да что!

Он швырнул льняную салфетку об стол – от свекольного салата на ней начало расплываться красное пятно. Поднялся.

– Миша, Дима, идем ко мне. Помянем по-православному. Виталик, Юля, давайте… Света, – принялся он скликать своих.

Алла уже вышла из-за стола, прошмыгнула ближе к выходу.