Большие и маленькие

– Дядь Леонтий, – попытался урезонить старший из двоюродных братьев Леши.

Но Леонтий слушать не стал.

– Все! Могу я выпить за помин души?! Сына моего?! Единственного сына моего Алексея!

Вышел стремительно. За ним вышла Алла. Остальные потянулись следом.

– Прости, хозяйка… Мы лучше…

И бочком на выход.

Со двора раздался лай. Алла вскрикнула, Леонтий выругался. Возня, глухой стук удара, визг Мальчика.

Люся выглянула в окно. Леонтий тащил из конуры авоську с бутылками. Алла давила локтем на ручку ворот, пытаясь открыть. В руках у нее была Машкина кастрюля. Прихватила по пути.

Родственники ушли все. Последняя, жена одного из двоюродных братьев, перед уходом что-то долго нашептывала Маше. Та сидела, не шелохнувшись.

Суп съели в тишине. Люся с Ольгой собрали тарелки, подали второе.

Андрей ограничился обязательной программой: сказал о том, какой Леша был энергичный и яркий человек. «И прекрасный работник», – добавил. И жест в направлении начальника – будто отдал пас. Начальник продолжил про прекрасного работника: что ни поручишь, всегда в срок и в полном объеме, ответственность, добросовестность… вот, мы тут еще немного собрали и как бы квартальная премия, уже была выписана… нашли выход, решили вам передать… конверт повис над столом – куда: налево к портрету или направо к вдове… налево ближе… конверт улегся возле молодого улыбающегося Леши.

И выдохлись.

Зашептались, принялись играть в гляделки: скажи – нет, ты давай скажи.

– А кто-нибудь знает из вас, как мы с Лешей познакомились? – спросила Маша собравшихся. – Леша рассказывал?

Андрей поднял руку: я знаю, мне Леша рассказывал.

– Я на четвертом курсе училась. Леша только поступил тогда, он не сразу после школы поступал… я первое время подтрунивала над ним: первокурсник… Начало сентября. Солнце, погода чудесная. Шли с подружками от нашего «педа», а у юристов в нашем здании занятия по иностранному были. Идем, на светофоре мотоцикл стоит. Мотоциклист в шлеме… Вы заметили, тут в Платоновке до сих пор в каждом дворе мотоцикл, если не два… Мы перешли уже, почти до остановки дошли. Вдруг подлетает, снимает шлем, подходит. Быстрый, красивый. Это в нем как-то особенно сочеталось, всегда… Девушка, говорит, детали можно уточнить позже, но вам придется стать моей женой. Подружки грохнули… ну, посмеялись, и дальше к остановке. Повеселил, и ладно… А я с места не сдвинулась. Сама не знаю. Так он это сказал, как будто и вправду знал что-то. Про нас… Поехали в центр. Кататься. Шлем он мне отдал.

– Мам, – просительно обронила Катя.

Но Маша продолжила. Ровным негромким голосом.

– Сам едет, волосы по ветру… лохматый стал… львиная грива. – Подержала растопыренные пальцы у головы, покрытой черным платком. – В парке Горького гуляли. Проговорили до ночи. Целовались в общаге, на лестнице. Комендантша нас усекла, кричит: «А я сейчас в милицию, я сейчас в деканат…» Через неделю заявление подали в загс… Леша тогда дом достраивал… Иногда просыпалась ночью – страшно: разве бывает такое… как это все уместить… Потом Катюша родилась…

– Мам…

Чем дальше рассказывала Маша малознакомым ей людям о том, как была когда-то счастлива… слушайте-слушайте, сегодня не отвертитесь… тем меньше оставалось в них поминального благолепия. Лица менялись. Растерянность. «А ведь чувствовал, что не нужно ехать», – вырвется у кого-нибудь по дороге назад.

Люся, не таясь, разглядывала каждого.

Завхоз Юрий… «через кабинет сидели»… тоже, конечно, общался с Оксаной. Новый калькулятор, перегоревшая лампочка, расходные материалы – все к нему. «Просим предоставить для производственных нужд кассы номер»… как-нибудь так… «Ксюш, пора уже Плюшкину писать. Пломбы заканчиваются». Молодым всегда спихивают такое. Оксаночка улучает минуту и пишет. Резинки, пломбы, гель для пальцев, обязательно новых инкассаторских сумок (подчеркнуто). Завхоз Юрий встречает ее с комичным ворчанием. «Ну-ка, поглядим, что там опять накатали? Э-э-э, сколько всего! На продажу, что ли?» Видно по нему: балагур. Жизненная программа – всегда выглядеть бодро. Шутки-прибаутки в каждом кабинете. Завхоз обязан нравиться. Пройдет какое-то время после Лешиной смерти, в кассе что-нибудь закончится, Оксану отправят к Плюшкину. Она придет к нему с заявкой: шпагат, мыло, две пачки писчей бумаги… ленты, которыми оборачивают пачки денег… как они там называются…

Люся долго за ним наблюдала. Случайно упал взгляд, и прицепилась. Пока Маша рассказывала – напялил умильную улыбку и держал, держал. Как гимнаст держит уголок. А Люся ждала, на сколько его хватит.

Крепкий. Она устала раньше. Перевела взгляд.

Шерстяное пузо. От неожиданности она чуть не хохотнула. Пузо подглядывало в глазки промеж пуговиц натянутой туго сорочки. Размера на два меньше, чем нужно. С прошлого раза – когда кто-то умер и пришлось покупать черную сорочку, господин поднабрал килограммов. «Интересно, что с остальной одеждой, – подумала она. – Бывает, носят упрямо не свой размер. Уже по швам трещит, а носят: ничего, это я временно, скоро похудею».