Большие и маленькие

Рассматривала их и повторяла, как считалочку, только что придуманный список: пломбы, резинки, бумага, шпагат.

И наверняка есть те, кто оставался в неведении до самого финала. Проморгал всю историю. «Да ты что! Я один, что ли, не в курсе?» Выспрашивали подробности.

Только не начальник. На то и начальник, чтобы все подмечать… стоял в своем кабинете у окна, смотрел, как Оксаночка садится в Лешину машину, вздыхал завистливо – самому бы, эх…

Все они – кто больше, кто меньше, знали о Леше с Оксаной. Каждый, слушая Машу, неминуемо вспоминал что-то свое – такое, что при ней никак нельзя произнести вслух. Нет, Люся не искала среди них виноватых. Просто сравнивала – невольно. Маша в своей распахнутости – настежь, на всеобщее обозрение: проходите-проходите, вот, здесь у нас так, а здесь, не поверите, эдак… – в своей откровенности, которую кто-то мог посчитать истеричной, но истерика, если и кипела, то глубоко, далеко, неслышно… Маша в своей откровенности, безответной и отклика не ищущей была такая большая. А они – такие маленькие, ерзающие. Вздыхающие. Выбитые из колеи.

«Да, Андрюша, с Машей всем не по себе».

Ей хотелось, чтобы все они ушли. И Ольга, и даже Катя – чтобы Маша осталась с ней наедине. Чтобы дорассказала ей одной самое главное. Что там? Что оказалось бы главным в ее пересказе?

Сломался автобус, курсировавший между Платоновкой и Комбинатом. Приехал вовремя, посигналил. Те, кто собрался домой и решил ехать автобусом, попрощались и ушли. Но вскоре вернулись. Водитель выставил на лобовое стекло картонку «Сломался» и прилег на лавочку возле магазина – дожидаться тягача.

– Это у нас бывает, – сказала Маша, и по ее губам скользнула улыбка. – Это наши, местные, возят. Взяли где-то полуживой автобус, подлатали. Городские перевозчики Платоновку с себя спихнули. Невыгодно ездить… Леша рассказывал. – Она пожала плечами – мол, само собой, от Леши знаю, откуда еще.

– А вам бы подписи собрать, и к депутатам, – предложил начальник.

– Да, Леша пытался. Прошелся по кварталу и плюнул. Соседи… сами понимаете… Тысячу вопросов зададут, начинают дебаты разводить: а будет ли толк, а не будет ли хуже.

И снова – это выражение на ее лице: будто прислушивается к собственным словам. Переводит с иностранного. «Про подписи говорю. Гостям рассказываю. Леша пытался подписи собрать. Автобус. Депутаты. Дебаты».

– Как бы нам выбраться? – робко поинтересовался один из тех, кто понадеялся на платоновский автобус.

Засобирались. Начали распределять по машинам, кто кого подвезет. Вышли в холл – для удобства.

– Так, те, кому в район телевышки, давайте налево. Центр – вставайте сюда.

Маша сидела за опустевшим столом, уложив руки на колени. На противоположном конце стола, за рядами тарелок, Лешин портрет. Конвертик.

Оказалось, за один раз всех не развести. Пятеро приехали в поселок с Витей – тем, что в тесной сорочке. Но Витя в город не возвращался, в соседней Камышовке его ждали по важному делу родственники. «Ну, никак. И так торопят». Он стучал пальцем по телефону.

На комоде зажужжал Люсин телефон. Эсэмэска от Андрея: «Тебе в город не нужно?»

Оглянулась: нет его. Спрятался.

Уши у нее зарделись – нежданно-негаданно, как у девочки. Захлестнуло. Не заметили бы.

Отправила Андрею ответную эсэмэску: «Очень».

Скорей бы.

«Так нужно», – сказала она себе.

Уже томилась: зачем это все, дурацкая колготня напоследок…

– Ты стой здесь. Ты туда. Валентина Петровна, перейдите в эту группу.

Тасуются, высчитывают оптимальный вариант.

Начальник мог забрать только одного – которому по пути. Тоже, стало быть, дела. Андрей вошел в дом, с порога вызвался развести всех, кого не успели распределить. Насчиталось шестеро. Не ехать же друг на дружке – придется возвращаться.

Жена первым рейсом.

Люсе долго искать повода не пришлось – отпуск заканчивался, нужно бы съездить на вокзал, купить обратный билет.

– Если не сложно, Андрей. А обратно я сама на такси.

Разумеется, несложно. И жена его подтвердила: несложно, все равно мимо вокзала ехать.

Он посмотрел так, будто между ними все уже было. И тронуло нестерпимо глубоко. Будто была уже минута тишины и опустошенности – они уже лежали, голые не только телом, глядя каждый в свой угол… все зрелое, взрослое, спасительно упрощающее и приуменьшающее, грамотно разлинованное… «хорошо, что хорошо кончается», – все это смято, разорвано, раскидано по углам, все это еще только предстоит нащупать и склеить обратно, чтобы было, куда шагнуть от кровати, чтобы было, чем отгородиться от нелепого, несбыточного: родной мой… а пока дозволено лежать, касаться друг друга подушечками пальцев – карауля, кто первый посмеет сорваться, отчалить в обратный путь – и не думать… пока ни о чем не думать, выдыхать украдкой переполнившее тебя небо… Посмотрел так, будто все это только что случилось и вот он по неосторожности заглянул ей в глаза.

«Так надо. Я знаю».

– Спасибо, что пришли.

– Крепитесь.

– Спасибо.

Уехала первая партия.

Дожидаться Андрея остались двое мужчин и женщина в кружевном декольте.