Большие и маленькие

Маша с Катей как раз были в церкви, когда она – еще разочек, последний – полезла в Интернет, посмотреть на Оксану. Можно было просто перейти из поисковой строки на страницу. Но так она уже делала – так видишь аватарку и столбик общей информации: профиль открыт только для друзей. Долго рыться не пришлось. Маша не преувеличивала: Леша не умел или не хотел ничего прятать. «Нельзя с такими привычками заводить любовниц, Леш. Неуважительно – по отношению к обеим». На флэшке папка «keys» – «ключики», стало быть, в ней все пароли.

Люся пересмотрела ее фотографии. Красивая улыбка. Яркая. Когда не улыбается, рот крупноват. Чувственный рот. И не сказать, что губы эталонно красивы: нижняя растянулась чуть шире, чем нужно… уголки книзу… но в этой неправильности – что-то притягательное, своя собственная, вне геометрии состоявшаяся, гармония. Она проглотила их переписку. Торопилась: вдруг Маша с Катей уже возвращаются, вдруг раньше обычного. Перечитала еще раз, медленно. Леша был лирик. Наивно, местами приторно. Наверняка был влюблен.

Дочитав, закрыла его аккаунт и отправилась курить. Сейчас покурит, подметет вокруг дома, придумает еще что-нибудь полезное, потом вернутся Маша с Катей (и к ним, скорей всего, присоседится Ольга) – она предложит им чаю… рассядутся пить чай со свежеприготовленным повидлом…

Не стала даже прикуривать. Вынула сигарету из пачки и поняла: все, не помогает. Рутина больше не действует.

И еще поняла – не сможет сейчас спокойно встретить Машу. Спокойно с ней заговорить. Спокойно сесть за один стол. Чай разлить по чашкам. Смотреть на нее, спрашивать, отвечать. И снова, в который раз – не посметь сказать то единственное, что давит и рвется наружу: «Машенька, ну как же ты к нему не поехала?»

Другая женщина. Измена. Счастье закончилось. «Как я без Леши?» Люся старалась, но никак не могла из всего этого – из этих колючих, болючих, но пропитанных жизнью… все-таки жизнью, деталек – сложить безысходный финальный ужас. Лежать в коридоре на облупленной каталке. Вечер и всю ночь… Больше ничего не будет. Коридор. Любопытные взгляды. Это все. Ненадолго в палату и сразу в морг – и вот уже умелые крепкие руки в резиновых перчатках намыливают, переворачивают с боку на бок.

Как она сумела убедить себя, что можно было, что правильно было не ехать? Молитвы из зеленого буклета… трижды в день… «бухла на поминках не будет»… выжить – и вцепиться намертво в благочестивые мелочи… верить во что-то, в чем закончился воздух прощенья…

Может быть, ей нужно к Оксане? Может быть, там отыщется объяснение. Все не так – все вот как, смотри. На одном из кадров – там, где Оксана выходит из подъезда – был номер дома. Улицу Люся знала.

Вернулась Маша с Катей. Ольги с ними не было, зато явился незнакомый мужчина лет тридцати в нелепом джинсовом комбинезоне. Сам худосочный, голова – как тыква.

Остановились сразу за воротами.

– Но давайте по-взрослому, – сказал он. – Мы не обязаны из-за вас страдать.

– Вчера вечером ходила, искала, – оправдывалась Маша. – Не нашла.

Люся догадалась, что речь о собаке.

– Снова цыпленка сгрыз? Мерзавец.

Человек в комбинезоне посмотрел на нее хмуро: вы тут, что ли, шутить пытаетесь?

– Ребенка покусал, – сказала Маша, опуская глаза. – Ногу прокусил. Зашивали.

Катя спросила:

– Точно наш?

– Да ваш! – Мужчина начинал нервничать. – Так что давайте. Вперед и с песней. Сутки даю. Достаточно.

– Да что ты их уговариваешь, Леня? – послышался из-за забора женский голос.

Женщина – крепкая, с тугими широкими икрами – появилась справа от ворот, где заканчивалась кирпичная кладка и начиналась сетчатая ограда.

– Ты у меня пожалеешь! – бросила она Маше. – Не запрешь собаку свою – о-о-ох, горько пожалеешь. Богом клянусь! Тебя саму так покусают, мало не покажется.

Помахивая куском свиной грудинки, Люся шла по Платоновке.

– Мальчик! Мальчик! Ко мне!

Люди выходили во дворы, советовали свернуть направо или налево – вроде, там видели недавно, бегал. У дома Леонтия сидела Алла на полусгнившей лавке, лузгала семечки.

– Мальчик! Мальчик! Ко мне!

От свинины рука ее стала скользкой, сальной.

– Мальчик! Мальчик!

Мальчик лежал посреди перекрестка. Встал, глянул на приманку, на Люсю, дернул обрубком хвоста – словно усмехался: ты серьезно? нашла, что ли, дурней себя?

Люся собралась звонить Маше – та шла по соседней улице. Мальчик фыркнул и не спеша затрусил прочь.

Ходили несколько часов. Больше он им не попался.

Наутро мохнатая собачья туша лежала возле ограды.

Две дырки посреди просторного лба. Крови немного.

Вчетвером – Люся, Маша, Ольга и Катя – повезли Мальчика к реке на садовой тележке.

На крутом спуске еле удержали. Катя упала, перепачкалась.

Копали яму в мясистой, воняющей тиной земле.

С городского берега, как обычно, пялились многоэтажки.

На правой ладони от черенка лопаты у Люси вздулся волдырь.

– Папа его из пипетки вскормил, – сказала Катя, глядя на выросший холмик с темными рыхлыми боками.

Без слез, сухо.

«Как они с Машкой похожи».

Постояла немного и первая двинулась обратно, вверх по склону.