Большие и маленькие

Долгий, долго гаснущий взгляд. Прощалась с младшей сестрой. Как бы дальше ни повернулось – обе знали: все между ними заканчивалось. Все уже отдалилось и стало по-настоящему прошлым: книжки, прочитанные вместе, с фонариком за полночь, тайком от мамы… игра в секретики… взросление – сначала Машино – разделяющее, вдруг прочертившее между сестрами пустоты и провалы, потом – Люсино, побежавшее вдогонку: ах, вон оно что, и я теперь знаю, и я как ты… и даже взрослая, ровная нетребовательная дружба их – заканчивалась.

Больше ничего этого не будет.

Выезжала с первым автобусом, за четыре с лишним часа до рейса: «Чтобы не рисковать. Эти ваши пробки».

Посидели на дорожку. «Чудотворец Николай, освети путь мой неблизкий…» Маша перекрестила сестру, улыбнулась.

– Я буду звонить, и ты сама звони. Как только буду нужна… Ладно, Маш? Сразу… Хорошо? Маш? Договорились?

– Договорились.

Обнялись торопливо. Потом с Катей.

– Катюш, и ты, при первой необходимости, ладно? Обещаешь?

– Да.

Все, вырвалась.

Через пять минут она была в автобусе. Через час в аэропорту.

Табло, чемоданы, суета. Где-то там, по ту сторону от зоны досмотра – самолеты. Один из них взлетит и понесет ее отсюда.

Но нет, не получилось.

Не смогла.

«Напоследок, – твердила она себе в такси. – Напоследок. Так нужно».

Дом оказался недалеко от аэропорта.

Таксист помог вытащить сумку.

Баба Зоя – как положено, сидела на лавке.

Оксана открыла, удивленно посмотрела на сумку, на Люсю.

Она вошла и закрыла дверь.

– На секунду. Проститься.

– Проходи.

– Нет… я… Стой…

– Что?

Подошла вплотную, провела пальцами по ее губам. Оксана отпрянула испуганно к стене.

– Ты что?

Схватила, накрыла этот трепещущий, зовущий рот ладонью – вот так, смять, почувствовать его отзывчивую упругость.

«Леша так делал? Делал так? Потом расспрошу».

Пощипывает кожу – лопнул волдырь.

Оксана вырвалась. Скользнула в угол.

– Ты что? Перестань.

Испуг. Кровь прихлынула к скулам.

Красивая какая.

– Не перестану.

Дернула пояс халата, полы порхнули в стороны.

Наваждение не отпускало, выстукивало напористый ритм в висках. «Вот и хорошо. И хорошо. И пусть будет так, как нельзя. Пусть будет».

– Люся, – забормотала еле слышно, – отведи меня на могилку. Пожалуйста. Люся.

– Молчи.

– Не надо.

– Сейчас же замолчи.

– Отведи…

– Все. Отведу. Завтра. Замолчи.

«Вот за это… за это… Леша поплатился вот за это».

Маша устроилась нянькой на целый день. Богатая семья, платят прилично.

Мать выбралась на сорок дней. Собиралась с Вадиком – но у того не сложилось: срочный большой заказ. Отпустил – ничего не поделаешь, нанял помощника.

Леонтий попытался подать заявление в суд – потребовать долю в Лешином доме. Но оснований никаких, заявление у него не приняли.

Алла распускает слухи, что Маша не позволила врачам сделать мужу важное обследование – от этого он и умер.

Скандалы участились. Леонтий напивается, вламывается во двор, орет. Приходил однажды с намотанным на руку ремнем. Замахивался, но ударить не посмел.

Катюша снова сошлась со своим Вовой, снова пропадает допоздна.

Ольга сначала шпионила за ними, прогуливаясь мимо флигеля, в котором живет «женишок», потом и вовсе стала туда наведываться. А если не открывают, стучит в окно: «Кать, у тебя все нормально?»

Маша затеялась выращивать цветы. Вечерами сидит на веранде, любуется. Решила поставить на могилу Леше дорогущий памятник. Лешиных сбережений хватит как раз. Из черного мрамора, со вставками кованого металла. Объездила мастеров, выбирает из двух вариантов: со скорбящим ангелом (низко склоненная голова, обвисшие до земли крылья) или просторная площадка с беседкой (ажурные резные балясины, решетки, византийская вязь по перилам). Ольга советует вариант с беседкой.

Люся тоже приезжала на сорок дней. К Оксане не наведывалась. Не звонит и в Сети не переписывается: незачем.

Происхождение

Когда свершится будущее, где-то там, на другом конце жизни, девочка Яна с удивлением обнаружит себя одинокой старухой, надевшей новый байковый халат (синие цветочки на коралловом фоне) к приходу разносчицы пенсий. Пожмёт плечами, отвернётся от своего непрошеного отражения в оконном стекле, продолжит мысленный разговор с Шурой-из-собеса – женщиной недалёкой, но в целом неплохой (старший сын таксист, дочка разведена). За умеренное вознаграждение Шура вымоет полы и сходит в магазин. Хочется шоколадных батончиков. С орешками. И с вафельной крошкой. Впрочем, Шура будет ещё нескоро. Будущего у Янки много, невообразимо много.

* * *

Читать надоело.

Из окна пахнет листьями.

Зубы действительно кривые. Придётся соглашаться на пластинки.

Туман расползается как молоко в чае. Когда добавляешь по капле.

Папа не любит, когда – по капле.

«Хватит цедить. Налей, сколько нужно!»

Ужинать велено самой. Родители заскочили в гости.

На заборе сидят мальчишки, над забором сорока в матовой пустоте машет чёрно-белыми флажками.

Родители придут нескоро, а когда придут, будут допытываться, что ела.

Вымазала нож в масле, положила в мойку. Скажет, что съела бутерброд.

В Доме творчества травят тараканов.

Жанна Дмитриевна, репетитор немецкого, заболела гриппом.