Большие и маленькие

И вдруг выяснилось, что свободное время – та ещё головоломка. Куда-то его нужно деть.

Однажды давно, Янке было лет пять или того меньше, они с мамой переходили в тумане дорогу, а прямо на них ехала машина. Фары, казалось, вот-вот вылупятся из дрожащего света. Янке стало страшно. Но мама держала её за плечо и шла не спеша, как ни в чём не бывало. Фары лизнули у самых ног. Янка вырвалась, пустилась бегом на другую сторону. Перебежала, обернулась. Взвизгнув по-щенячьи, машина остановилась перед переходом. У водителя было круглое спокойное лицо и пушистые белёсые брови. Совал в рот незажжённую сигарету и смотрел на маму. Запомнился зачем-то. Мама подошла и пробормотала рассеянно, думая о своём: «Смотри, юбку заляпала». Янка посмотрела – и запомнила это тоже, свою заляпанную на подоле юбку.

Травят тараканов, а разбегается гипсовый инвентарь: посреди холла на полу и на ящиках столпились ступни, голени, головы, руки, люди по пояс и целиком. Будто бросились бежать, но остановились в последний момент: куда бежать-то в эдаком виде?

Дружить не с кем.

Родители обещают перевести её в другую школу, хорошую. Там у неё должно появиться много друзей.

У родителей много друзей.

На прошлый Новый год одежда гостей не помещалась в шкаф, её складывали на кровать в спальне. Вырос высокий пёстрый холм. Здесь гладкий, там мохнатый. Рукава будто норы. Когда за столом стало совсем шумно, ушла в спальню расселять по норам цветных змей: отрываешь кусок от конфетти, рисуешь фломастером два глаза – готова змея. Кто-то подглядел в дверную щелку и сказал, отходя:

– Нормально. Играет. Я на стрёме.

Мама иногда курит. От Янки скрывает, прячется на балконе.

Обычно Яна не прочь посидеть в родительской компании. Всё интересней, чем со сверстниками – с одноклассниками или с дворовыми. Но лучше в сторонке. Устроиться на кухне возле горшка с драценой. Прихватить что-нибудь вкусное. И чтоб её не замечали. Особенно – чтобы не замечали те, кто норовит посюсюкать с хозяйским ребёнком.

Папа часто рассказывает о том, как он целый год жил во Владивостоке, и пережил там жуткий потоп. И про заграничные машины, которых во Владивостоке – каждая вторая.

Мама любит вспоминать про свой прыжок с парашютом, про недолгую учёбу в хореографическом училище и про то, как папа за ней ухаживал.

Мамины подруги жалуются на своих детей и хвалят Янку, а мама, хоть и гордится, каждый раз делает строгое лицо: «Хватит. Сглазите мне дочку».

Кроме сглаза мама верит в рассыпанную соль и в то, что нельзя кудыкать под руку, когда она куда-нибудь собирается.

Ещё бывает интересно, когда приходит папин друг Юра, и они сначала поспорят о чём-нибудь политическом, а потом поют под гитару.

Зовут старуху сложно и красиво: Кочубей-Кугушева Н. П. Сложным красивым почерком с завитками и хвостиками это прописано на металлической табличке, привинченной к облупившейся двери.

«Н. П.» – Надежда Павловна.

Но для всех она просто Кочубейша.

– Слушай, а Кочубейша-то жива ещё! – весело кричит папа из прихожей. – Я думал, отмаялась. Ан нет, живёхонька.

– Да, я тоже видела её недавно, – отвечает мама с дивана и, отложив книгу, потягивается с хрустом, вытягивает руки вверх, так, что рукава халата падают к плечам. – Ужинать будешь?

– Обязательно.

Янка смотрит на мамины руки, белые и тонкие, слушает, как папа разувается: снятые ботинки шлёпают басовито, устало, упавшие под ноги тапки шлёпают звонко и радостно, и пытается вспомнить, видела ли она недавно Кочубейшу. Жива ли старуха и для неё тоже.

Подпёртый костылём силуэт, седая макушка.

Вдалеке, на заднем плане.

Ковыляет по узенькому скособоченному дворику. Сидит на площадке наружной лестницы, на специально вынесенном табурете.

Соседские дети забавляются, выкрикивают в мешкотную шаткую спину совиное «ку-гу». И с ноги на ногу переминаются, как совы на ветке. Молчит, чертит костылём как циркулем.

Вот, собственно, и всё. Мало ли на свете старух.

В тот день Янка возвращалась из художки мимо кирпичного дома, и захотелось ей подняться на второй этаж, к огромной сосульке, отросшей от крыши до асфальта. Сосулька была крепкотелая, ноздреватая, с бурым от натёков ржавчины нутром. Через дорогу, возле Янкиного подъезда малыши лепили снеговика. А получалась пирамида. Янка весело и небрежно погладила и похлопала выпуклый хребет сосульки, вспомнив, как поглаживают и похлопывают крупных собак, и, машинально поправляя на плече лямку этюдника, оглядела веранду.

Квартиры налево пустуют, на дверях и окнах решётки. Квартиры направо в таких же решётках. Таблички прикручены: «Не входить!», и череп с костями.

Жильцов в кирпичном доме немного. Потому что он ветхий. Трещина через весь фасад. Несколько раз в году к ветхому дому подъезжает такая же ветхая, кашляющая страшным железным кашлем белая «Волга», из неё выходит молчаливая щекастая тётка. Постоит перед трещиной, посмотрит. Заклеит бумажной полоской с синими печатями, и уезжает.