– Я хочу к нему на могилку. Это можно? Я не решаюсь. Боюсь столкнуться с его женой… Я даже по имени ее называть не решаюсь, никогда не решалась… Когда Леша в разговоре называл ее по имени, мне так неуютно делалось… Как будто – все, что угодно, только не называй при мне по имени… Сначала казалось унизительно… говорила себе: а ты думала, как это бывает… – Она отпила. – Леша тоже такое покупал. Меня приучил. Я сладкое раньше пила… Можно передать через тебя? Кате… можно дочке его передать… что он… очень ее любил… не знаю… нет, наверное, не надо… не надо, – заключила тверже. – Зачем это? Нельзя.
Встретились взглядами.
– Знаю, я столько боли ей причинила… Я не хотела…
Халат одернула, потрогала припухшие веки.
– Я во всем виновата, да?
Люся прервала ее торопливым жестом.
– Не надо со мной об этом. Хорошо? Не хочу про это.
– Ладно.
– Совсем. Про то, кто виноват.
– Ладно.
Лицо, руки, колени, вырез халата – Люся открыто ее разглядывала. Оксану не смущало. Как будто признавала за ней такое право: ну да, что такого, надо ей – пусть рассмотрит.
– А ты как меня нашла?
– На фотографии подсмотрела номер дома. Внизу у тетеньки спросила квартиру. Она на лавочке сидела.
Баба Зоя, она всегда там сидит. Когда Леша делал тот снимок, баба Зоя тоже на лавочке сидела. В кадр не попала. Я выходила, а он щелкнул неожиданно. А баба Зоя сказала: «А-а-а, попалась!» Я сама с ней как-то не очень общалась. Но Леша с ней дружил. Разговаривал. Смотрю в окно – подъехал. Жду, жду, нету. Потом приходит. С Зойкой, говорит, беседовали, записывай: Мишка из сорок шестой квартиры барыга, а Семеновы после ремонта собираются квартиру продавать… Она на днях спрашивала, когда Леша объявится. Давно, мол, не видно. Я ответила, что он в отъезде… Не решилась сказать…
– Может, и не надо.
– Да надо, конечно. Лучше сразу – попричитает, и все закончится. А так…
Легко не стало. Но теперь Люся точно знала, что этот неправильный выбор – приехать к Оксане – что каким-то запутанным и необъяснимым, но совершенно неопровержимым образом этот неправильный выбор единственно верный. Для нее, лично для нее.
– Платье испачкала на кладбище, – сказала Оксана. – Не стираю. Земля пахнет…
Настала ее очередь помолчать. Устала – столько слов.
Но Люся ей помешала: рано было молчать. Было не о чем пока молчать.
– Про меня Леша рассказывал?
Сделала глоток. И Оксана следом.
– Конечно. Что ты была в него влюблена.
– А еще что? А он?
– Что он?
– Он был в меня влюблен?
– Н-нет, ничего такого.
– Что еще говорил?
– Да ничего. Просто обмолвился.
– Вот как.
– Знаешь, эти ночные разговоры… вроде отчетов, кто как жил… кто кого любил… Он всего-то два раза на ночь оставался. Но если не считать, то кажется, целая жизнь.
«Ну вот, – сделала Люся пометку. – Мелькнула я, стало быть, строчкой в ночном отчете: еще в меня была влюблена младшая сестра жены. Вписал. Перешел к следующему пункту. Становитесь, девки, в кучу».
Сбилась. По дороге собиралась наговорить много чего – про то, как поначалу старалась выбирать парней, похожих на Лешу, как мало в этом преуспела…
И раздумала вдруг откровенничать.
– Мы в ресторане собирались посидеть. Давно не получалось. Леша переживал: обещал, и все никак. Собрались, наконец.
Пожалуй, этого было не избежать: Оксана принялась рассказывать о последней ночи. Как не подходили врачи. Как она звонила подружке. Посоветоваться. «Что делать? Он лежит, ему хуже». А подружка сразу все поняла и сказала: «Звони жене, Ксюш. Звони…» Эти звонки, подслушанные медсестрами… звонки все решили. С самого начала не заладилось, пошло вкривь и вкось. «Вы жена?» – спросили. «Нет». – «Родственница?» – «Нет». Звонила – сначала подружке, потом Маше. Медсестры подумали-подумали… городская больница, недалекие толстокожие бабы – решили промеж себя: «Пусть жена уже подъедет. Мало ли. Эта ей позвонила, вроде». И Леша – это недолго – из тяжелого пациента превратился в героя сериала. «Кто у вас там в коридоре? С вечера ж лежит». – «А зайди, дверь закрой, сейчас расскажем».
Оксана плакала у Люси на плече:
– Своди меня на могилу. Пожалуйста, пожалуйста.
«Спасибо, Лешенька. Легче. Лучше, наверное, так – выгореть в пустоту, но стать свободной. Легкой. Научиться жить проще. Где-то досочинить, где-то принять, как есть. Не обязательно горячо, может быть, и тепло. Тоже сгодится».
Дома Маша звонила клиентке: готова выйти на работу, сидеть с ребенком.
– Что делать, Тамара Борисовна, нужно себя содержать. Мужа больше нет. Муж не прокормит… Да. Спасибо, Тамара Борисовна. Если вы не против, я с понедельника. Как обычно? С восьми до четырех?
Билет взяла на самолет, хотя собиралась на поезд.
Уговорила Машу не провожать ее.
– Ну что ты будешь таскаться лишний раз? Тебе оно надо?
На самом деле хотелось поскорей остаться одной, поскорее оттолкнуться от сурового Машкиного берега.
Маша это поняла – и перестала настаивать.
– Ну, езжай. Вещей немного.