Большие истории для маленького солдата

– Значит, поедешь с нами, – объявил Генерал.

Фелиз была кем угодно, только не трусихой. Она встала перед Генералом и подбоченилась.

– Пусть кто-нибудь другой пишет послания герцогу под пушечными ядрами! Себастьян еще ребенок!

– Вовсе я не ребенок! – возмутился Себастьян. – Мне почти пятнадцать!

Фелиз и ухом не повела. Как, собственно, и Генерал. Между ними шел поединок, в котором юноша не участвовал.

– Почему бы вам не взять с собой учителя Вермена? – предложила она.

– Руки Вермена скрючены подагрой, – ответил Генерал. – А герцогу нужен тот, кто может писать мелко и аккуратно.

– Да будь герцог хоть Владыкой мира! – не уступала Фелиз. – Если он думает, что я отпущу моего братишку на войну одного, он сильно ошибается!

Себастьян потрясенно воззрился на нее. Не подобает женщине так выражаться перед мужчиной! А уж перед военачальником и подавно! Но Генерал даже не моргнул.

– Хорошо, – невозмутимо ответил он. – Тогда поезжай с нами.

– Чего? – ошеломленно переспросила Фелиз.

– Я прихвачу еще нескольких женщин. Так даже лучше. Отряд будет меньше бросаться в глаза.

II

– Вы понимаете, что девочка никогда не покидала стен аббатства? – спросила мать-настоятельница.

– Герцог Грену будет рад это слышать, – ответил Генерал.

– Она слаба телом, – сказала настоятельница.

– Наши тела придадут ей сил.

– Ее дух порой сбивается с пути.

– Наш дух послужит ей якорем.

Беседа напоминала танец, каждое па которого было строго выверено. Себастьян знал, что Генералу пришлось приложить много усилий, чтобы научиться так танцевать. Читать и писать полководец не умел.

Когда Генерал передал настоятельнице толстый кошель, монашка быстро спрятала его под рясой.

Война не щадила никого. И монахинь тоже. Задние стены аббатства сильно пострадали от случайно залетевшего пушечного ядра. Монахини никогда бы в этом не признались, но им остро нужны были деньги. Возможно, поэтому настоятельница столь бесстрастно восприняла письмо герцога. Написав ответ, она капнула на конверт сургучом и приложила к нему перстень с гербом аббатства.

Уссидин собрали в дорогу. Когда девочка наконец прошла к выходу по длинному коридору, на ней все еще было то же одеяние, что и в первый раз, когда Себастьян ее увидел. В руке она несла лилию, символ невинности. Бледный цветок, должно быть, только что сорвали в оранжерее: он был в самом цвету и оглушительно благоухал.

Генерал низко поклонился девочке.

Вместо того чтобы торжественно ответить поклоном, она захихикала, всхрюкивая как поросенок.

– Кто она такая? – спросил Себастьян, когда они вернулись в палаточный лагерь. – Кто она на самом деле?

Фелиз с притворным равнодушием продолжала чистить кастрюлю, но любовь к историям не дала ей смолчать.

– В одну морозную рождественскую ночь кто-то оставил на пороге аббатства младенца. Рассказывают, что с гор Уссидина спустились волки и завыли у ворот. И что мать-настоятельница с факелом в одной руке и с камнем в другой вышла на порог, прямо в снежную бурю, и обнаружила подкидыша.

Фелиз взяла большой котел и принялась начищать его песком со щебнем. Ее тонкие руки были на удивление жилистыми и сильными. За то время, что Себастьян успевал почистить один котел, она управлялась с четырьмя.

– Ну же, Себастьян, поторопись. – Она со вздохом зачерпнула щебня.

– Но от этого ведь святыми не становятся? – возразил он. – И к тому же, если бы она и вправду лежала на пороге в рождественскую ночь, она бы сразу замерзла до смерти.

Фелиз торопливо перекрестилась.

– Волки окружили ее живой изгородью из своих меховых спин. И там, где они лежали, на следующее утро зацвели розы. И до сих пор цветут. Круглый год.

– Враки! – не поверил Себастьян. Он видел, что вокруг аббатства не росло ни травинки. – Все вокруг сожжено. Только оранжерея осталась.

Фелиз скользнула по нему уничижительным взглядом.

– Так я про оранжерею и говорю, дурень! – бросила она. – На том месте и нашли младенца. А позже построили там теплицу.

Генерал приказал разбить лагерь у старого русла реки, между фруктовыми садами. Для Уссидинской святой установили специальный балдахин, но она упорно выходила из-под него.

Ее неумолимо притягивала текущая вода.

Конечно, никому из солдат не хотелось нянчиться с девчонкой. А Фелиз и другие женщины были заняты готовкой.

– И горе тебе, если ты ее потеряешь!

Себастьян, сердито ворча, поплелся за девочкой.

Уссидин искала на берегу камушки. Потом вздумала сложить из веток хижину, но сил таскать ветки не хватило. Она пролепетала Себастьяну что-то нечленораздельное, но повелительным тоном:

– Е-а!

– Еда почти готова.

– Е-а!

На миг он все-таки потерял ее: обернулся, а девчонки нигде нет. Он слышал, как она невнятно поет какую-то песенку, но не мог понять, откуда доносится звук.

– Уссидин?

Девочка вышла из-за яблони и засмеялась. В руке у нее было блестящее красно-зеленое яблоко. Она откусила кусок. По подбородку потек сок. Где она раздобыла свежее яблоко, – загадка. Стоял конец ноября, листья с деревьев облетели, пора сбора яблок давно миновала.

Тем вечером Себастьян под диктовку Генерала написал первое послание в Грену.