Большие надежды (без указания переводчика)

Тюремщикъ расхохотавшись, пожелалъ намъ добраго утра, и продолжалъ хохотать за ршеткою двери, пока мы сходили по ступенькамъ на улицу.

— Замтьте, мистеръ Пипъ, сказалъ мн Уемикъ чуть-что не на ухо, взявъ меня за руку для большаго внушенія: — я полагаю, мистеръ Джаггерсъ ничего лучшаго не могъ придумать, какъ держаться такъ высоко. Онъ всегда держится такъ недосягаемо высоко. Высота его постоянно соотвтствуетъ его способностямъ. Ни полковникъ не посмлъ бы прощаться съ нимъ, ни тюремщикъ спрашивать его взгляда за процесъ. А между его недосягаемой высотою и ими, приходится его подчиненный, понимаете? такъ-что они у него въ рукахъ, и тломъ и душею.

На меня сильно подйствовало это доказательство ловкости моего опекуна. И сказать по правд, я очень-желалъ въ ту минуту, какъ и прежде не разъ, чтобъ опекуномъ у меня былъ человкъ не такой ужъ ловкій и способный.

Мы разстались съ мистеромъ Уемиконъ у дверей конторы въ Литтель-Бритенъ, гд жаждавшіе лицезрть мистера Джаггерса изобиловали по обыкновенію, и я возвратился на свой постъ у конторы дилижансовъ съ двумя или тремя свободными часами впереди. Все это время я провелъ, размышляя о томъ, какъ странно, что тюрьмы и преступники ршительно меня преслдуютъ; что преслдованіе это началось еще въ деревн, въ зимній вечеръ, на нашихъ уединенныхъ болотахъ, потомъ возобновлялось еще два раза, какъ старая, но незажившая язва; и наконецъ, теперь не оставляло меня, когда надежды мои начинали осуществляться, въ сближеніи моемъ съ Эстеллою. Среди подобныхъ размышленій, моему воображенію представился изящный горделивый образъ ея, и я съ ужасомъ сравнилъ его съ недавно-видннымъ мною зрлищемъ. Я отъ души сожаллъ о томъ, зачмъ мн повстрчался Уемикъ и зачмъ я согласился на его приглашеніе; въ этотъ день я желалъ мене, чмъ въ какой другой, чтобъ отъ меня пахло ньюгэтской тюрьмою. Прохаживаясь взадъ и впередъ, я отряхалъ тюремную пыль съ сапоговъ, счищалъ ее съ платья, выдыхалъ ее изъ легкихъ. Я до такой степени былъ занятъ моими мыслями, что время до прізда дилижанса показалось мн вовсе не длиннымъ; я еще не усплъ вполн освободиться отъ грустнаго впечатлнія уемиковой темницы, когда я увидалъ ея лицо въ окошк дилижанса, и руку, которой она привтливо махала мн, въ вид привтствія.

Въ эту минуту, снова какое-то неуловимое воспоминаніе мелькнуло въ моей памяти. Чтожь это было въ-самомъ-дл?

XXXIII

Въ своемъ дорожномъ плать, обшитомъ мхомъ, Эстелла казалась мн еще нжне, еще прекрасне, чмъ когда-нибудь. Обращеніе ея было, какъ нельзя боле, привлекательно; кто бы подумалъ, что она заботится о томъ, чтобъ мн понравиться? и я уже воображалъ, что въ этомъ обнаруживается вліяніе миссъ Гавишамъ.

Мы стояли на двор гостинницы и она указывала мн на свои вещи. Когда я вс ихъ собралъ, мн пришла въ голову мысль — до-сихъ-поръ я, кром ея, ни о чемъ не думалъ, что я даже незнаю куда она детъ.

— Я ду въ Ричмондъ, сказала она мн. — Мн объяснили, что есть два Ричмонда, одинъ въ Сэрри, другой въ Іоркшир, мой видите ли въ Сэрри. Отсюда до него десять миль. Вы мн наймете карету и проводите меня, вотъ мой кошелекъ, вы изъ него заплатите за что слдуетъ. Нтъ, нтъ, вы должны взять кошелекъ! Намъ съ вами не приходится разсуждать, мы должны повиноваться даннымъ инструкціямъ. Мы съ вами не вольны поступать, какъ вздумается.

Говоря это, она передала мн кошелекъ и я надялся, что слова ея имли свой тайный смыслъ. Она произнесла ихъ легкомысленно, но не то, чтобъ съ недовольнымъ видомъ.

— За каретой надо еще послать, Эстелла. А покуда вы отдохнули бы здсь?

— Да, я здсь отдохну и буду пить чай, и вы должны обо всемъ позаботиться.

Она подхватила меня за руку, будто и это было такъ ужъ положено, и я попросилъ лакея, глазвшаго на дилижансъ, какъ-будто онъ отродясь не видывалъ такой штуки, провести насъ въ отдльную комнату. Услышавъ это, онъ засуетился, схватилъ откуда-то салфетку, словно она была магическій ключъ, безъ котораго онъ не могъ найдти дороги наверхъ, и ввелъ насъ въ самый черный и темный чуланъ во всемъ дом. Комнатка эта была снабжена уменьшительнымъ зеркаломъ (совершенно излишнимъ предметомъ, если принять во вниманіе небольшіе размры комнаты), стклянкою съ подливкою изъ анчоусовъ и валявшимися въ углу коньками. Когда я протестовалъ противъ подобной канурки, онъ провелъ насъ въ другую, большую, съ обденнымъ столомъ человкъ на тридцать. На ршетк камина, въ цлой груд золы и угольной пыли, валялся смятый, исписанный листокъ, вырваный изъ какой-нибудь тетради. Взглянувъ на эти обгорлые остатки, онъ покачалъ головою и спросилъ у меня: «чего прикажите», и получивъ въ отвтъ: «чашку чаю для барыни», вышелъ въ раздумьи.