Большие надежды (без указания переводчика)

Письмо было подписано „Тряббъ и Комп.“ и заключало въ себ слдующія извстія: во-первыхъ, что я былъ „почтеннйшій сэръ“, а вовторыхъ, что мистрисъ Гаржери скончалась въ прошедшій понедльникъ, вечеромъ въ 6 часовъ и 20 минутъ, а похороны ея назначены въ будущій понедльникъ въ три часа по полудни.

XXXV

Въ первый разъ на моемъ жизненномъ пути разверзалась могила, и страшною, зіяющею бездною показалась она мн. Образъ моей сестры, въ знакомомъ покойномъ кресл, у кухоннаго очага, преслдовалъ меня день и ночь. Мысль, что ея не было на обычномъ мст, казалась мн совершенною невозможностью; въ послднее время, я рдко вспоминалъ о ней, а теперь она не выходила у меня изъ головы: на улиц мн казалось, что она непремнно должна идти за мною, дома — что она вотъ сейчасъ постучится въ дверь. Даже мои комнаты, съ которыми никогда не были связаны воспоминанія о ней, напоминали ея смерть. Мн все мерещился ея голосъ, ея лицо, какъ-будто я привыкъ ее здсь видть.

Я не могъ очень любить свою сестру, но смерть даже недорогаго сердцу человка въ-состояніи поразить насъ. Подъ вліяніемъ этого чувства (за неимніемъ боле-нжнаго), мною овладло страшное негодованіе къ тому неизвстному лицу, которое причинило моей сестр столько страданій, и имй я достаточныя улики противъ Орлика или кого другаго, я былъ бы въ-состояніи преслдовать его до послдней крайности.

Написавъ Джо письмо, въ которомъ я утшалъ его и общалъ непремнно пріхать на похороны, я провелъ эти нсколько дней, остававшіеся до отъзда, въ томъ странномъ настроеніи, которое только-что описалъ. Я выхалъ рано утромъ и пріхалъ къ «Синему Вепрю» какъ-разъ во-время, чтобъ поспть пшкомъ въ кузницу.

Погода стояла прекрасная, лтняя, и эта прогулка живо напомнила мн то время, когда я былъ маленькое, беззащитное существо, и рука сестры моей тяготла надо мною; но вс непріятныя воспоминанія какъ-то сглаживались, все смягчалось, все даже до хлопушки. Теперь и запахъ разцвтшихъ бобовъ и клевера, казалось, шепталъ мн, что прійдетъ день, когда я пожелаю, чтобъ другіе, подъ успокоительнымъ вліяніемъ прекраснаго солнечнаго дня, смягчались при мысли обо мн.

Достигнувъ дома, я тотчасъ увидлъ, что мистеръ Тряббъ и Комп, уже овладли имъ. Дв крайне-нелпыя личности съ большими булавами, обвитыми крепомъ — точно будто эти орудія могли кого утшить — были поставлены по обимъ сторонамъ двери. Въ одномъ изъ нихъ я узналъ почтальйона, выгнаннаго отъ Синяго Вепря за то, что онъ съ пьяна вывалилъ только-что обвнчавшуюся чету. Ребятишки со всей деревни и множество женщинъ столпились передъ домомъ, восхищаясь торжественнымъ зрлищемъ этихъ траурныхъ привратниковъ и запертыхъ ставень. Когда я подошелъ къ двери, одинъ изъ привратниковъ (бывшій почтальйонъ) постучалъ въ дверь, вроятно, полагая, что я такъ истомленъ грустью, что не въ-состояніи самъ этого сдлать.

Другой траурный прислужникъ (плотникъ, когда-то съвшій двухъ гусей на пари) отворилъ дверь и ввелъ меня въ парадную гостиную. Тамъ мистеръ Тряббъ завладлъ самымъ лучшимъ столомъ и открылъ на немъ какой-то базаръ траурныхъ матерій и черныхъ булавокъ. Когда я вошелъ, онъ только-что окончилъ отдлывать крепомъ съ данными концами чью-то шляпу и протянулъ руку за моею; но я не понялъ этого движенія и, вообще смущенный всею обстановкою, предружески пожалъ ему руку.

Бдный, милый Джо, опутанный въ какую-то траурную мантію, завязанную большимъ бантомъ подъ самымъ подбородкомъ, сидлъ совершенно-отдльно въ заднемъ конц комнаты, куда его, какъ главное траурное лицо, вроятно, посадилъ мистеръ Тряббъ. Когда я нагнулся къ нему и сказалъ: «милый Джо, какъ ты поживаешь?» онъ только отвтилъ:

— Пипъ, старый дружище, ты зналъ ее, когда она была красивая…. и молча пожалъ мою руку.

Бидди, очень скромненькая и опрятная въ своемъ черномъ плать, дятельно распоряжалась, но вовсе не суетясь. Поздоровавшись съ нею, и понимая, что теперь было не до разговоровъ, я снова подслъ къ Джо; я удивлялся и не могъ понять, въ какой части дома было оно, то-есть она, моя сестра. Во всей гостиной пахло сладкимъ пирогомъ; я принялся отъискивать столъ съ закускою; съ первой минуты, его нельзя было различить въ темнот, но свыкнувшись немного, я разглядлъ, что тутъ былъ и плумъ-пудингъ, нарзанный ломтями, и апельсины, также нарзанные ломтями, и тартинки, и бисквиты, и еще два графинчика, которые я очень-хорошо зналъ, но никогда не видалъ въ употребленіи; одинъ былъ съ хересомъ, другой — съ портвейномъ. Подойдя къ столу, я замтилъ низкопоклоннаго Пёмбельчука въ черной мантиль и въ шляп съ крепомъ, концы котораго свисали на нсколько аршинъ; онъ, въ-перемежку, то набивалъ себ ротъ, то длалъ какія-то траурныя знаки, желая привлечь мое вниманіе. Увидавъ, что наконецъ усплъ въ этомъ, онъ подскочилъ во мн (отъ него несло хересомъ и булкою) и вполголоса проговорилъ:

— Позвольте, любезный сэръ?