Большие надежды (без указания переводчика)

— Я не потерплю, чтобъ мой джентльменъ шатался пшкомъ по, грязи; не потерплю, чтобъ на сапогахъ его была малйшая пылинка. Мой джентльменъ долженъ имть лошадей, Пипъ, лошадей верховыхъ и упряжныхъ; лошадей для себя и лошадей для лакеевъ, верховыхъ и упряжныхъ. Ссыльные (да еще убійцы, прости Господи!) здятъ на лошадяхъ, а мой лондонскій джентльменъ станетъ ходить пшкомъ! Нтъ, нтъ! Мы имъ себя покажемъ, Пипъ — не такъ ли?

При этомъ онъ вынулъ изъ кармана толстый бумажникъ и швырнулъ его на столъ.

— Тутъ есть на что погулять, мой мальчикъ! Это все ваше. Все, что я имю, не мое, а ваше. Не безпбкойтесь, это не все; тамъ, откуда это пришло, есть еще много-много… Я пріхалъ въ старый-то свтъ посмотрть, какъ мой джентльменъ проживаетъ деньги по-джентльменски. Вотъ мое счастье-то въ чемъ состоитъ! И тресните вы вс съ зависти, сколько васъ тамъ ни есть, воскликнулъ онъ, окидывая взглядомъ комнату и громко хлопая руками:- отъ судьи въ парик и до ссыльнаго колониста, а я вамъ покажу джентльмена по чище всхъ васъ вмст!

— Постойте! сказалъ я, не помня себя отъ страха и отвращенія. — Я хочу знать, что мы будемъ длать; я хочу знать, какъ васъ спасти отъ опасности. Сколько вы намрены провести здсь времени, и вообще въ чемъ состоятъ ваши планы?

— Послушайте, Пипъ, сказалъ онъ, положивъ свою руку на мою и внезапно измняя тонъ: — послушайте меня, прежде всего. Я вдь забылся, я выразился-то грубо, именно грубо. Послушайте, Пипъ, забудьте все это! Я боле грубымъ не буду.

— Вопервыхъ, повторилъ я: — какія предосторожности можно принятъ, чтобъ васъ не узнали и не схватили?

— Нтъ, милый мальчикъ, продолжалъ онъ тмъ же тономъ:- не то первое дло. Первое то, что я былъ грубъ. Я не даромъ такъ долго подготовлялъ своего джентльмена; я передъ нимъ боле не забудусь. Послушайте, Пипъ, я выразился-то грубо, именно грубо; забудьте это, мой мальчикъ.

Я невольно тоскливо улыбнулся, такъ онъ мн показался грустенъ и смшонъ.

— Я уже забылъ, отвчалъ я. — Ради Бога, не говорите объ этомъ боле.

— Да, да; но, послушайте, упрямо продолжалъ онъ: — я вдь не для того пріхалъ сюда, мальчикъ, чтобъ быть грубымъ. Ну, теперь продолжайте. Вы говорили…

— Какъ укрыть васъ отъ опасности?

— Ну, мальчикъ, опасность не очень-велика. Если меня не выдали, то опасности большой нтъ. Но кто же знаетъ, что я здсь? Джеггерсъ, Уэмикъ и вы — боле никто.

— Нтъ ли кого тутъ, кто бы могъ случайно васъ узнать улиц? спросилъ я.

— Ну, отвчалъ онъ: — не много такихъ людей. Да, вдь, я не припечатанъ же во всхъ газетахъ: А. М. изъ Ботанибея. Сколько лтъ уже прошло, да и кому какое дло меня выдавать? Но, послушайте, Пипъ, еслибъ опасность была и въ пятьдесятъ разъ боле, то и тогда я точно такъ же пріхалъ бы посмотрть на васъ.

— А какъ долго вы намрены здсь оставаться?

— Какъ долго? повторилъ онъ, вынимая изо рта трубку и смотря на меня съ удивленіемъ. — Я вовсе не намренъ узжать; я навсегда пріхалъ.

— Гд же вы будете жить? спросилъ я. — Гд вы будете вн опасности?

— Милый мальчикъ, отвчалъ онъ: — на деньги можно купить парикъ, пудры, очки, черный фракъ, короткіе штаны, и что тамъ еще будетъ нужно. Длали же это люди и не попадались, слдственно, и другіе могутъ то же длать. А о томъ, гд и какъ мн жить, я бы желалъ слышать ваше мнніе.

— Вы какъ-то очень-спокойно смотрите сегодня на ваше положеніе, а вчера вы серьёзно клялись, что вамъ грозитъ смерть.

— Я и теперь поклянусь, что мн грозитъ смерть, сказалъ онъ, опять покуривая трубку: — и смерть публичная, на вислиц. Дло такъ серьёзно, что вы должны хорошенько обсудить его; но дло сдлано: я уже здсь. Воротиться назадъ хуже, чмъ здсь оставаться. Къ-тому же, я здсь, Пипъ, потому-что я уже годами хотлъ васъ видть. А что я рискнулъ, это дло не новое: я уже старая птица, пускался на всякія штуки, и не боюсь пугала. Если въ пугал-то кроется смерть, то пусть она выйдетъ наружу, я ей посмотрю въ глаза, и тогда только поврю ей. А, покуда дайте мн еще разъ взглянуть на моего джентльмена.

Еще разъ онъ взялъ меня за об руки и, продолжая курить, осматривалъ меня съ видомъ собственника. Мн казалось, что лучше всего было нанять ему маленькую, безопасную квартирку вблизи, куда бы онъ могъ перехать, когда воротится Гербертъ, котораго я ожидалъ дня черезъ два или три. Герберта, конечно, необходимо было посвятить въ мою тайну. Для меня это было совершенно-ясно, даже не взявъ въ разсужденіе, какая отрада будетъ мн раздлять съ нимъ вс опасенія и заботы. Но мистеръ Провисъ (я ршился звать его этимъ именемъ), кажется, съ этимъ не совсмъ соглашался и сказалъ, что только позволитъ открыть тайну Герберту, если онъ составитъ о немъ хорошее мнніе, судя по его физіономіи.

— И тогда даже, мальчикъ, прибавилъ онъ, вытаскивая изъ кармана маленькое Евангеліе въ черномъ переплет, съ застежками: — и тогда мы приведемъ его къ присяг.