— Вы знаете, что это Провисъ. Онъ получилъ письмо изъ Портсмута, отъ одного колониста по имени Провиса, въ которомъ тотъ спрашивалъ, отъ имени Магвича, вашъ адресъ. Уемикъ послалъ ему вашъ адресъ съ первою почтою. Вроятно, черезъ этого Провиса вы узнали, что вашъ благодтель Магвичъ, живущія въ Новомъ Южномъ Валлис?
— Да, я узналъ это отъ Провиса, отвчалъ я.
— Прощайте, Пипъ, сказалъ мистеръ Джаггерсъ, протягивая мн руку. Когда вы будете писать по почт къ Магвичу въ Новый Южный Валлисъ, или будете имть съ нимъ сношенія черезъ Провиса, сдлайте одолженіе извстите его, что подробный счетъ всхъ издержекъ будетъ вамъ присланъ, вмст съ оставшимися деньгами, ибо все-таки есть еще остатокъ. Прощайте, Пипъ!
Мы пожали другъ другу руки и онъ пристально слдилъ за мною, какъ долго могъ. Я повернулся у двери — онъ все еще слдилъ за мною, а страшные слпки на полк, казалось, старались открыть глаза и промолвить: «о! что это за человкъ!»
Уемика не было въ контор, да еслибъ онъ и былъ тутъ, то не былъ бы въ состояніи помочь моему горю. Я пошелъ прямо въ Темпль, и засталъ тамъ Провиса, въ безопасности, за пуншемъ и трубкою.
На другой день, принесли заказанныя платья и Провисъ тотчасъ же надлъ ихъ. Но мн казалось, что новое платье еще мене къ нему шло, чмъ старое; мн казалось, что въ немъ самомъ было нчто, длавшее тщетною всякую попытку замаскировать его. Чмъ лучше я его одвалъ, тмъ боле онъ походилъ на несчастнаго каторжника, видннаго мною нкогда на болотахъ; вроятно, отъ того, что я уже начиналъ привыкать къ нему; лице его и манеры ежеминутно напоминали мн знакомаго каторжника. Къ тому же онъ, ковылялъ одной ногою, точно на ней была колодка. Вообще, все въ немъ отъ головы до ногъ ясно говорило мн, вотъ каторжникъ.
Кром-того его прежняя уединенная, пустынная жизнь придавала ему какой-то дикій видъ, котораго измнить нельзя было ни какимъ переодваніемъ. Къ этому еще прибавимъ, что въ немъ ясно обнаруживалось вліяніе предыдущей постыдной жизни и тревожнаго сознанія, что онъ прячется отъ преслдованій, лъ ли онъ, или пилъ, прохаживался ли по комнат или вынималъ изъ кармана свой большой ножъ и принимался рзать мясо, во всхъ его малйшихъ движеніяхъ проглядывалъ, какъ-нельзя-ясне, арестантъ, каторжникъ, ссыльной.
Онъ хотлъ непремнно носить пудру и я согласился на это, равно какъ и на короткіе штаны. Но Провисъ въ пудр былъ такъ же страшенъ, какъ нарумяненый мертвецъ. Все, что мы хотли въ немъ скрыть, какъ-то страшно проглядовало сквозь замаскировку. Пудру, однако бросили тотчасъ посл первой пробы и онъ только коротко остригъ свои сдые волосы.
Словами нельзя передать, что я въ то время чувствовалъ, такъ страшна мн казалась тайна этого человка; когда онъ, по вечерам, засыпалъ въ кресл, тяжело опустивъ голову на грудь, я долго передъ нимъ сиживалъ, думая о томъ, что онъ сдлалъ въ своей жизни, я приписывалъ ему всевозможныя преступленія, и до того воспламенялъ свое воображеніе, что не разъ думалъ бжать отъ него. Каждый часъ, каждая минута только увеличивали мое отвращеніе къ нему и я, право, полагаю, что въ первомъ порыв отчаянія, я поддался бы своимъ чувствамъ, и несмотря на все, что онъ для меня сдлать, бжалъ бы отъ него, еслибъ меня не удерживали мысль скоро увидаться съ Гербертомъ. Однажды ночью, я дйствительно вскочилъ съ постели и сталъ поспшно одваться въ худшее свое платье, намриваясь оставить ему все свое имущество и отправиться въ Индію простымъ солдатомъ.
Сомнваюсь, чтобъ любое привидніе могло быть ужасне для меня, явись оно мн въ эти длинные вечера и ночи, пока втеръ вылъ и дождь лилъ безъ умолку. Призрака не могли бы взять и повсить изъ за меня, а мысль, что съ нимъ это могло случится, не мало увеличивала мой страхъ. Когда онъ не спалъ и не раскладывалъ особаго рода пасьянсъ грязными своими картами, (пасьянса этого я никогда ни прежде, ни посл, не видалъ), онъ иногда просилъ меня почитать ему. «По иностранному, милый мальчикъ» говорилъ онъ. Пока я исполнялъ его желаніе, онъ, не понимая ни слова, бывало стоитъ у огня и смотритъ на меня съ видомъ собственника, а я чрезъ пальцы руки, которою заслонялъ лицо, замчалъ, что онъ будто молча приглашалъ мебель восхищаться моею образованностью. Мнимый мудрецъ, преслдуемый безобразнымъ существомъ, имъ же вызваннымъ, не былъ несчастне меня, когда меня преслдовало существо, сдлавшее меня джентельменомъ; и, чмъ оно боле восхищалось мною, боле ласкало меня, тмъ чувствовалъ я къ нему большее отвращеніе. Мн кажется, что здсь описано это ужасное для меня время, какъ будто оно длилось цлый годъ. Но оно длилось только пять дней. Въ ожиданіи Герберта я не смлъ выходить, разв только вечеромъ съ Провисомъ, чтобъ дать ему подышать свжимъ воздухомъ.
Наконецъ, однажды посл обда я уснулъ, совершенно утомленный, (ночи мои была очень неспокойны и я часто просыпался отъ ужасныхъ сновидній) — я проснулся, услыхавъ знакомые шаги на лстниц. Провисъ, такъ же спавшій, вскочилъ при этомъ шум и обнажилъ свой ножъ.