Большие надежды (без указания переводчика)

Съ этими планами, въ голов мы улеглися спать. Мн снились самые дикіе сны о немъ, и я проснулся на другое утро, вовсе не освжившись сномъ — все съ тою же мыслію въ голов, что его поймаютъ, какъ бглаго ссыльнаго. На яву эта мысль не повидала меня ни на минуту.

Онъ пришелъ въ назначенное время, вынулъ свой ножъ и услся у накрытаго стола. Онъ только и говорилъ о томъ, какъ «его джентльменъ покажетъ себя настоящимъ джентльменомъ», и совтовалъ мн приняться поскоре за бумажникъ, который онъ мн передалъ. Онъ смотрлъ на наши комнаты и на свою квартиру, какъ на временное помщеніе, и совтовалъ мн немедля пріискать «уголъ по-важне», изъ Гейдъ-парка, гд бы и ему найти «привалъ», въ случа нужды. Когда онъ окончилъ свой завтракъ и обтиралъ свой ножъ объ ногу, я сказалъ ему безъ малйшаго предисловія:

— Посл того, какъ вы ушли вчера вечеромъ, я разсказалъ моему другу о томъ, какъ вы боролись во рву съ незнакомымъ мн человкомъ, когда мы подоспли съ солдатами. Помните?

— Помню ли? сказалъ онъ: — я думаю, что такъ!

— Намъ бы хотлось узнать поболе о васъ и о томъ человк. Странно ничего не знать о немъ, и въ-особенности о васъ, кром-того, что я могъ разсказывать вчера. Теперь, кажется, если когда время услышать отъ васъ подробности вашей жизни?

— Ну! сказалъ онъ, подумавъ немного. Помните-жъ, что вы присягали, пипинъ товарищъ.

— Разумется, возразилъ Гербертъ.

— Чтобъ я ни разсказалъ, продолжалъ онъ: — присяга остается присягой.

— Извстно, подтвердилъ Гербертъ.

— И не забудьте, что все, чтобъ я ни сдлалъ, я загладилъ своимъ трудомъ.

— Такъ, такъ!

Онъ вынулъ свою черную трубку и хотлъ было набить ее, но потомъ раздумалъ, опасаясь, вроятно, чтобъ куреніе ему не помшало разсказывать. Онъ спряталъ въ карманъ свой негрскій табакъ, прицпилъ трубку въ пуговиц сюртука, положилъ руки на колни и, сурово посмотрвъ нсколько времени на огонь, началъ свой разсказъ.

XLII

— Милый мой мальчикъ и пипинъ товарищъ, я не стану распространяться, разсказывая мою жизнь, словно псню или сказку какую; но чтобъ изложить ее коротко и ясно, разомъ передамъ ее въ немногихъ словахъ. Въ тюрьму и изъ тюрьмы, въ тюрьму и изъ тюрьмы, въ тюрьму и изъ тюрьмы — вотъ и вся жизнь, вся моя жизнь до-тхъ-поръ, пока я не сошелся съ Пипомъ и меня не отправило за море.

Я все испыталъ, разв-что не отвдалъ вислицы. Меня прятали, словно дорогое сокровище; меня таскали туда и сюда, изгоняли то изъ одного города, то изъ другаго; сидлъ я въ рабочемъ дом, били меня, мучили и гоняли. Я не боле васъ знаю о мст своего рожденія; я впервые запомню себя въ Эссекс, гд я воровалъ рпу для утоленія голода. Кто-то пустился за мной и, сильно побивъ меня, наконецъ отпустилъ. Я зналъ, что меня зовутъ Магвичъ, а крещенъ былъ Авелемъ. А какъ я это узналъ? да въ род того, какъ узналъ, что птицу въ лсу зовутъ, какую воробьемъ, какую синицей.

Сколько могъ я замтить, не было человка, какъ бы ничтоженъ онъ ни былъ, который, завидвъ молодаго Авеля Магвичъ, не избгалъ бы его, не прогонялъ, или не билъ бы его. Меня сажали въ тюрьму, сажали до того часто, что я ршительно выросъ въ заключеніи.

Такимъ-образомъ случилось, что хотя я былъ маленькимъ, несчастнымъ, оборваннымъ существомъ, достойнымъ сожалнія (впрочемъ, я никогда не видалъ себя въ зеркал, ибо зналъ очень-немногіе дома, гд бы таковыя водились); меня уже считали вс неисправимымъ. «Вотъ самый закоснлый (говорили тюремщики постителямъ, указывая на меня): онъ, можно сказать наврно, всю жизнь проведетъ въ тюрьм». Потомъ посмотрятъ на меня, а я на нихъ. Иные щупали мою голову; лучше, еслибъ пощупали мой желудокъ; другіе давали мн нравоучительныя книги и говорили рчи, которыхъ я не могъ понять; толковали что-то о дьявол, но что мн было до дьявола? Мн необходимо было набить себ брюхо — не такъ ли? Я, кажется, снова выразился грубо; но не безпокойтесь, мой мальчикъ и пипинъ товарищъ, я знаю, какъ должно вести себя при васъ: я боле не стану грубо выражаться.

Шляясь, прося милостыню, воруя, работая иногда, когда могъ — впрочемъ, не такъ-то часто, какъ вы сами поймете, если зададите себ вопросъ: согласились ли бы и вы тогда дать мн работу — работая по-временамъ полевымъ работникомъ, иногда извощикомъ, косцемъ или каменьщикомъ и, испытавъ вс ремесла, дающія много труда и мало вознагражденія, я подросъ и сдлался мужчиной. Бглый солдатъ, прятавшійся подъ кучею лохмотьевъ, выучилъ меня читать; а странствующій великанъ, готовый приложить свою подпись во всякому длу за одинъ пенсъ, выучилъ меня писать. Теперь меня не такъ часто сажали въ тюрьму, какъ прежде, но все-таки и теперь я не разъ испытывалъ удовольствіе сидть взаперти.