Большие надежды (без указания переводчика)

— Я сказалъ Компесону: размозжу ему голову, призывая Бога въ свидтели. Насъ назначали на работу на одномъ и томъ же пантон, но я, какъ ни старался, не могъ поймать его. Наконецъ, подкараулилъ я его и, подбжавъ сзади, ударил до щек, чтобы заставить его оборотиться и удобне размозжить ему голову, но меня замтили и схватили. Арестантская на этомъ понтон не слишкомъ была надежна для человка, хорошо знакомаго съ этими заведеніями и умвшаго отлично плавать и нырять. Я убжалъ на берегъ и скрывался между могилами, завидуя тмъ, это лежалъ въ нихъ, пока не встртилъ моего мальчика.

Онъ взглянулъ на меня въ выраженіемъ такой привязанности, что мн стало дурно, хотя я и чувствовалъ большую къ нему жалость.

Мальчикъ мой сообщилъ мн, что Компесонъ скрывался въ болотахъ. Ей-Богу! кажется, одинъ страхъ опять встртиться со мною заставилъ его бжать, не зная, что я уже на берегу. Я, наконецъ, затравилъ его и размозжилъ ему лицо. «Теперь, сказалъ я, не заботясь о собственной участи, не могу ничего хуже выдумать, какъ притащить тебя назадъ на понтонъ.» И дйствительно, собирался исполнить свое намреніе, когда помшали солдаты.

Разумется, ему стало отъ этого еще лучше — его вс считали хорошимъ человкомъ. Говорили, что онъ бжалъ только со-страху, чтобъ избавиться отъ моихъ побоевъ и угрозъ и потому его слегка наказали. Меня же заковали въ цпи, снова судили и сослали на всю жизнь. Но я не остался тамъ на всю жизнь, милый мальчикъ и пипинъ товарищъ, иначе вы не видали бы меня здсь.

Онъ по прежнему обтерся, медленно вынулъ изъ кармана свертокъ табаку, вытащилъ трубку изъ петли жилета, набилъ ее и закурилъ.

— Онъ умеръ? спросилъ я посл нкотораго молчанія.

— Кто умеръ, мой мальчикъ?

— Компесонъ.

— Если онъ еще живъ, то на-врное думаетъ, что я умеръ, грозно произнесъ онъ. Я ничего боле о немъ не слышалъ. Гербертъ въ это время писалъ карандашемъ на переплет книги, а тутъ слегка придвинулъ ее ко-мн, пока Провисъ курилъ, глядя на огонь. Я прочелъ:

Молодаго Гавишамъ звали Артуромъ, а Компесонъ тотъ самый, что прикидывался любовникомъ миссъ Гавишамъ.

Я закрылъ книжку, утвердительно кивнулъ Герберту, и затмъ спряталъ эту книгу: но никто изъ насъ не проронилъ ни слова и мы оба продолжали смотрть на Провиса, пока онъ курилъ у камина.

XLIII

Зачмъ останавливаться мн надъ вопросомъ, на сколько Эстелла причиною отвращенія моего въ Провису? Зачмъ медлить мн на дорог, для сравненія расположенія духа, въ которомъ я находился, когда передъ встрчею съ нею въ контор дилижансовъ, стараясь смыть съ себя всякій слдъ ньюгетской тюрьмы, съ тмъ отчаяніемъ, съ которымъ я теперь измрялъ бездну, раздлявшую Эстеллу, въ ея гордости и красотъ, отъ меня, въ моемъ уничиженіи. Дорога не стала бы ровне, она привела бы къ тому же концу. Новое опасеніе вкралось въ мою душу посл его разсказа; или врне, его разсказъ далъ образъ и цль уже зародившемуся опасенію Компесонъ еще живъ и можетъ узнать о его возвращеніи, и тогда нечего и сомнваться въ послдствіяхъ. Что Компесонъ сильно боялся его, никто не зналъ лучше меня, и едва ли, можно было сомнваться, чтобъ подобный человкъ не постарался бы отдлаться отъ опаснаго врага, посредствомъ доноса.

Никогда не говорилъ я, и нехотлъ говорить Провису ни слова объ Эстелл. Но я говорилъ Герберту, что до отъзда моего за границу, мн необходимо навстить Эстеллу и миссъ Гавишамъ.

Я сообщилъ ему объ этомъ въ ту ночь, когда мы оставались на сдин, за день передъ тмъ, что Провисъ разсказалъ намъ свою исторію. Я ршился хать въ Ричмондъ на слдующій день и дйствительно похалъ…

Когда я вошелъ къ мистрисъ Брэндли, служанка Эстеллы сообщила мн, что ея госпожа ухала.

— Куда?

— Въ Сатисъ-Гаусъ, по обыкновенному.

— Не по обыкновенному, сказалъ я, она прежде никогда не здила туда безъ меня. Когда же она вернется? Отвтъ былъ такъ неопредленъ, что увеличилъ мое недоумніе. Она отвчала, что ея госпожа, вроятно, вернется только на короткое время. Я ничего не могъ понять изъ этого, разв, что отъ меня нарочно хотли скрыть сущность дла, и потому вернулся домой совершенно разстроенный. Другое ночное совщаніе съ Гербертомъ, посл ухода Провиса (я всегда провожалъ его домой и хорошо при этомъ осматривался), привело насъ къ заключенію: не говорить ничего о заграничномъ путешествіи, пока я не возвращусь отъ миссъ Гавишамъ.

Въ это время, Гербертъ и я должны были, сами по себ, обдумать какой предлогъ удобне употребить: боязнь ли, что онъ находится подъ подозрительнымъ надзоромъ, или что мн, не бывшему никогда заграницею, хотлось бы попутешествовать. Мы знали, что мн стоитъ только предложить что-нибудь, чтобъ онъ тотчасъ же согласился.