Большие надежды (без указания переводчика)

Онъ спокойно провелъ ночь до пяти часовъ, когда съ ужаснымъ крикомъ вскочилъ и закричалъ:

— Она здсь! Опять съ саваномъ! Она развернула его и выходитъ изъ угла! Подходитъ въ кровати… Держите меня оба съ каждой стороны, не давайте ей дотронуться до меня! А, она промахнулась на этотъ разъ! Не дайте накинуть на меня савана. Не позволяйте ей поднимать меня! Она поднимаетъ меня! Держите меня!

Тутъ онъ сильно приподнялся и упалъ мертвый.

Компесонъ принялъ это извстіе, какъ-нельзя лучше. Мы съ нимъ вскор занялись; но сначала; по своей хитрости, онъ поклялся мн надъ моей книгой, надъ этой маленькой черной книжкой, милый мальчикъ, надъ которой присягалъ мн вашъ товарищъ.

Разсказать вамъ вс предпріятія Компесона, которыя я исполнилъ, заняло бы цлую недлю; я вамъ просто скажу, милый мальчикъ и пипинъ товарищъ, что этотъ человкъ до того запуталъ меня въ свои сти, что я сдлался его рабомъ. Я постоянно был въ долгу у него, постоянно подъ его ярмомъ, постоянно работалъ и былъ постоянно въ опасности. Онъ былъ моложе меня, но за-то умне и образованне, и потому разъ пятьсотъ обманывалъ меня безъ всякой пощады. Мессъ, съ которой я тогда водился… но, нтъ, я про нее не хочу говорятъ.

При этомъ онъ сталъ вглядываться, какъ-будто потерялъ нить своего разсказа и, повернувшись лицемъ къ огню, положилъ руки на колни, потомъ поднялъ ихъ и опять опустилъ.

— Нтъ нужды вамъ это разсказывать, сказалъ онъ, опять оглядываясь:- время у Компесона было для меня трудне, чмъ гд-либо. Разсказывалъ я вамъ, какимъ-образомъ меня присудили за мошенничество, что мы съ Компесономъ вмст работали?

Я отвтилъ, «нтъ».

— Хорошо, сказалъ онъ:- меня присудили и наказали на этотъ разъ. Въ промежутк четырехъ или пяти лтъ нашего товарищества, насъ раза три арестовали по подозрнію, но за неимніемъ явныхъ уликъ всякій разъ отпускали. Наконецъ, насъ взяли съ Компесономъ по обвиненію въ продаж ворованныхъ банковыхъ билетовъ — кром того представили на насъ и другія жалобы. Компесонъ сказалъ мн, «давайте отдльно защищаться, не сообщаясь другъ съ другомъ» и больше ничего. Я тогда такъ былъ бденъ, что продалъ вс платье, кром-того, что были на мн; чтобъ пріобрсти себ мистера Джаггерса.

Когда насъ привели въ судъ, я замтилъ, какимъ джентльменомъ смотрлъ Компесонъ, съ завитыми волосами и съ блымъ носовымъ платкомъ, и какимъ несчастнымъ я выглядывалъ. Когда началось засданіе и опрашивали свидтелей, я замтилъ, какъ тяжело падали на меня вс улики, едва касаясь его, я всегда былъ впереди, и потому меня легко могли присудить, оттого что, казалось, будто я все длалъ и всегда получалъ деньги, всю прибыль. Но когда началась защита адвоката, я ясне распозналъ въ чемъ дло. Адвокатъ Компесона началъ: «Милорды и джентльмены, вы видите, что стоятъ рядомъ два человка, которыхъ ваши глава ясно могутъ различить: Одинъ изъ нихъ, младшій, получилъ хорошее воспитаніе, и слдуетъ съ нимъ согласно съ этимъ поступать; другой, старшій, безъ всякаго воспитанія, и съ нимъ поступать слдуетъ сообразно съ его качествами. Младшій, рдко или даже почти не замченъ въ мошенничеств и здсь только по подозрнію, старшій былъ часто обвиняемъ въ плутняхъ и постоянно найденъ виновнымъ. Можете ли вы сомнваться, что здсь одинъ только виноватъ, а если оба, то кто изъ нихъ боле виновенъ?» А когда стали описывать нашу прежнюю жизнь, то вывели, что друзья и товарищи Компесона состояли въ такихъ-то должностяхъ, что его многіе знали членомъ такихъ-то клубовъ и обществъ, и все въ его пользу. А меня разв не присуждали уже въ прежніе годы, разв меня не знали всюду, какъ негодяя? Когда пришлось намъ лично говорить, Компесонъ сталъ держать рчь, по-временамъ поднося къ лицу носовой платокъ, включая въ нее даже стихи — я же ничего не могъ сказать какъ: «джентльмены, этотъ человкъ, что стоитъ рядомъ со мною величайшій мошенникъ.» Когда объявили ршеніе суда, я узналъ, что Компесона участь смягчили, въ уваженіе его прежде хорошей жизни и худаго общества, въ которомъ онъ находился послднее время; меня же признали виновнымъ во всемъ. Тутъ я сказалъ Компесону: «Какъ-только выйдемъ отсюда, я теб черепъ размозжу!» Компесонъ просилъ судью о защит, и потому поставили двухъ тюремщиковъ между нами. Его присудили къ семилтнему заключенію, а меня въ четырнадцатилтнему и судья изъявилъ сожалніе о немъ, а обо-мн замтилъ, что «я старый гршникъ, и что не только никогда не исправлюсь, но стану еще хуже.»

Внутреннее волненіе Провиса все возрастало, но онъ имъ наконецъ совладалъ и, тяжело вздохнувъ раза два, иротянулъ мн руку, говоря: «Я не буду грубъ», мой милый мальчикъ; онъ до-того разгорячился, что долженъ былъ обтереть платкомъ лицо, голову, шею и руки, прежде чмъ могъ продолжать.