Большие надежды (без указания переводчика)

Въ то время существовалъ обычай произносить смертные приговоры въ послдній день сессій, чтобъ ихъ закончить съ эффектомъ. Еслибъ не ужасная картина, живо сохранившаяся въ моей памяти, я едва поврилъ бы, даже писавши эти слова, что я тогда видлъ въ суд тридцать двухъ мужчинъ и женщинъ, которымъ въ одно время былъ объявленъ смертный приговоръ. Магвичъ находился впереди всхъ; онъ сидлъ, ибо отъ изнеможенія не могъ стоять. Вся эта сцена ярко представляется мн теперь; даже помню, какъ капли дождя на окнахъ блистали отъ лучей апрльскаго солнца. Я стоялъ за ршеткой, держа руку Магвича. За-нимъ виднлись тридцать два мужчины и женщины; иные смотрли недоврчиво, другіе казались пораженными страхомъ, нкоторые плакали и рыдали, закрывали лице, или же угрюмо оглядывались по сторонамъ. Сначала раздались-было вопли женщинъ, но они тотчасъ же смолкли и настала глубокая тишина. Шерифы, другіе гражданскіе чиновники и многочисленные зрители наполняли галлерею. Наконецъ судья важно обратился къ тридцати двумъ приговореннымъ. Изъ числа этихъ несчастнымъ ему надлежало отдльно сказать нсколько словъ человку, который съ младенчества былъ виновенъ въ противузаконныхъ дйствіяхъ, который, посл частныхъ наказаній и тюремнаго заключенія, приговоренъ былъ къ ссылк на извстное число лтъ, который при отчаянныхъ обстоятельствахъ бжалъ, опять пойманъ и присужденъ въ вчной ссылк. Этотъ несчастный, казалось, въ дали отъ своей родины сперва старался жить спокойно и честно; но, въ несчастную минуту, увлеченный своими страстями, сдлавшими его язвою общества, онъ покинулъ мсто ссылки и возвратился въ государство, которое его изгнало. О немъ вскор донесли, но ему удалось нкоторое время укрыться отъ правосудія, когда же его схватили, онъ защищался и былъ причиною смерти доносчика, знавшаго вс подробности его жизни. Онъ одинъ зналъ, сдлалъ-ли онъ это преднамрено, или въ слпомъ порыв страсти. Наказаніе, ожидавшее его, за самовольное возвращеніе въ землю, изгнавшую его, была смерть, и какъ притомъ обстоятельства его поимки только увеличивали его вину, то ему слдуетъ приготовиться къ смерти.

Солнце ударяло своими лучами въ большія окна залы, ярко освщая судью и приговоренныхъ и, можетъ-быть, напоминало нкоторымъ присутствующимъ, какъ мы вс нкогда предстанемъ предъ Всевдущаго и Непогршимаго Судью. Въ эту минуту Магвичъ приподнялся и лице его ярко освтилось солнцемъ: «Милордъ, сказалъ онъ, я уже получилъ приговоръ отъ Всевышняго, но преклоняюсь и предъ вашимъ.» Между присутствующими послышался ропотъ, и судья продолжалъ рчь, обращаясь къ остальнымъ. Посл произнесенія приговора, пришлось поддерживать нкоторыхъ, другіе вышли стараясь показаться храбрыми, немногіе кивали головой въ направленіи къ галлере, двое или трое пожали другъ-другу руки. Магвичъ вышелъ послднимъ: его пришлось поднять съ креселъ и онъ могъ идти только очень медленно; онъ все еще держалъ мою руку. Присутствующіе уже встали (поправляясь словно въ церкви или въ иномъ какомъ общественномъ собрань) и указывали гальцами то на одного, то на другаго преступника, а чаще всего на него и на меня.

Я все-еще надялся, что онъ умретъ раньше дня, назначеннаго для исполненія приговора, но, опасаясь, чтобы жизнь его не продлилась, я въ ту-же ночь принялся писать прошеніе министру внутреннихъ длъ, описывая ему все, что я зналъ о преступник и какъ онъ ршился вернуться на родину единственно ради меня. Я написалъ какъ могъ убдительне и трогательне и отправилъ просьбу по назначенію. Я также писалъ многимъ высокимъ лицамъ, отъ которыхъ могъ ожидать содйствія и даже сочинилъ прошеніе на имя короля. Посл судебнаго приговора, я не зналъ ни минуты покоя; печальныя мысли преслдовали меня. Отправивъ прошеніе, я по цлымъ вечерамъ скитался около домовъ тхъ особъ, которымъ они были адресованы; какъ-будто близость ихъ могла придать мн боле надежды. До-сихъ поръ улицы Вест-энда въ весеннюю туманную ночь, съ ихъ рядами домовъ и фонарей, навваютъ на меня печальныя воспоминанія. Ежедневныя мои посщенія тюрьмы теперь еще боле сократили, а Marвича стали строже сторожить. Замтивъ или только вообразивъ себ, что меня подозрвали въ намреніи отравить его, я потребовалъ, чтобы меня обыскивали передъ тмъ, какъ допускали къ его кровати, и сказалъ надзирателю, всегда присутствовавшему при этомъ, что я на все согласенъ, чтобы оправдать чистоту моихъ намреній. Никто не обращался грубо ни съ нимъ, ни со мною. Долгъ службы требовалъ стснять насъ, но это исполнялось какъ только можно деликатне. Надзиратель постоянно уврялъ меня, что Магвичу становится хуже, тоже говорили и другіе арестанты, исполнявшіе должность сидлокъ при немъ. Они хотя и преступники, но благодаря Бога были способны въ добру.