Большие надежды (без указания переводчика)

— Вы водите, въ какомъ я положеніи, началъ я:- я бы пошелъ съ вами, еслибъ только могъ, а теперь право, мн невозможно. Если вы меня потащите силою, то я умру на дорог.

Можетъ быть, они и отвчали мн и увряли, что я не въ такомъ отчаянномъ положеніи, но я уже ничего боле не помню, знаю только, что меня оставили въ поко.

Я по временамъ какъ будто сознавалъ, что я въ горячк и въ бреду, но потомъ находили на меня минуты, когда мн казалось, что я кирпичъ въ большой стн, и я умолялъ каменщиковъ вынуть меня изъ стны; или я воображалъ, что я стальной поршень какого-то большаго паровоза, несущагося съ шумомъ черезъ заливъ, и я кричалъ, чтобъ остановили машину и отвинтивъ меня, пустили бы на свободу. Наконецъ, я чувствовалъ, что иногда борюсь съ окружающими меня людьми, думая, что они хотятъ убить меня, но потомъ вдругъ сознавалъ, что он хотятъ мн только добра, и смирно давалъ имъ длать со мною, что угодно. Всего же странне было то, что вс существа, которыя представлялись моему разстроенному воображенію, рано или поздно принимали образъ Джо.

Когда миновало худшее время моей болзни и мн стало немного полегче, вс странные, чудовищные образы стали мало-по-малу исчезать, одинъ только образъ Джо меня не оставлялъ. Кого бы я ни видлъ подл себя, мн все, казалось, что это Джо. Открывалъ ли я глаза ночью, въ креслахъ подл постели сидлъ Джо; открывалъ ли я ихъ днемъ, на окн покуривалъ трубочку Джо; просилъ ли пить, мн подавалъ питье Джо, и, когда выпивъ, я лежалъ неподвижно, лицо, наклоненное надо мною съ выраженіемъ нжности и теплой надежды, было лицо Джо.

Наконецъ, я однажды собрался съ силами и спросилъ:

— Джо, это ты?

— Конечно, я, милый Пппъ, отвчалъ мн знакомый, отрадный голосъ.

— О! Джо ты сокрушаешь мое сердце! Смотри на меня съ отвращеніемъ, упрекай мн, бей меня, только не будь такъ добръ со мною, Джо!

Онъ, между тмъ, въ радости, что я очнулся, горячо обнялъ меня и положилъ голову на мою подушку.

— Мы вдь всегда были друзья, Пипъ, старый дружище, говорилъ Джо. Когда ты выздоровешь и подемъ кататься — то-то будетъ праздникъ!

Сказавъ это, Джо отошелъ, и повернувшись ко мн спиною, отеръ глаза платкомъ. Я не могъ побжать и кинуться ему на шею, а смирно лежалъ и шепталъ съ раскаяніемъ:- Боже, благослови его! Боже, благослови его! Вотъ настоящій христіанинъ!

Когда Джо подошелъ снова ко мн, глаза его были красны, я взялъ его руку и мы оба были счастливы.

— Сколько времени прошло, Джо?

— То-есть, ты хочешь сказать, Пипъ, сколько времени прошло съ тхъ-поръ, что ты заболлъ, старый дружище?

— Да, Джо.

— Теперь конецъ мая, Пипъ. Завтра первое іюня.

— И ты все это время возился со мною, малый Джо?

— Почти что такъ, старый дружище. Получивъ извстіе о твоей болзни, я и говорю Бидди:- извстіе то мы получили черезъ письмо, которое принесъ почтальонъ, онъ знаешь ужь женился, но толку мало, впрочемъ онъ и не искалъ денегъ, а…

— Какъ отрадно слышать твой голосъ, Джо… Но я перебилъ, что же ты сказалъ Бидди?

— Вотъ я и говорю Бидди, что ты между чужими, что мы всегда были друзьями и что мое посщеніе теперь, врно, не будетъ не кстати. А Бидди говоритъ:

— Ступай къ нему, да не теряй времени! Вотъ что сказала Бидди: «ступай къ нему, да не теряй времени», повторилъ Джо, съ необыкновенною опредлительностью. Однимъ словомъ, продолжалъ онъ, подумавъ не много: я не обману тебя, если скажу, что Бидди именно сказала, «Да, не теряй времени».

Тутъ Джо остановился, замтивъ, что со мною не велно много разговаривать. Потомъ онъ объявилъ, что мн приказано сть понемножку въ положенные часы, хочу ли я или нтъ, и что, вообще, и долженъ во всемъ его слушаться. Я поцловалъ его руку и тихо лежалъ, пока онъ принялся писать къ Бидди, которой я просилъ непремнно поклониться и отъ меня.

Видно Бидди выучила его писать. Я плакалъ опять отъ удовольствія, видя съ какою гордостью онъ принимался за свое письмо. Постель мою, съ которой сняты были занавски, перенесли со мною вмст въ гостиную, какъ самую просторную комнату. Коверъ вытащили вонъ, и воздухъ въ ней былъ всегда и днемъ и ночью свжій и здоровый. Джо теперь услся за моимъ письменнымъ столомъ, заставленнымъ всякими стклянками. Тщательно выбравъ перо, будто инструментъ какой, онъ засучилъ рукава и облокотился лвою рукою на столъ. Наконецъ, онъ началъ писать; всякую черту внизъ онъ выводилъ очень долго; въ верхъ же, напротивъ, такъ быстро, что я слышалъ всякій разъ, какъ перо у него брызгало. Почему то ему казалось, что чернильница у него не на той сторон, гд она была дйствительно, и потому постоянно обмакивалъ перо въ пустое пространство, нимало этимъ не стсняясь. Какая нибудь орфографическая тонкость останавливала его по временамъ, но вообще онъ очень бгло писалъ; подмахнувъ свое имя, онъ всталъ и обошолъ столъ со всхъ сторонъ, съ наслажденіемъ любуясь своей работой.

Не желая, чтобъ Джо безпокоился обо мн, и при томъ, на самомъ дл, не имя силы много говорить сразу, я не спросилъ его ничего о миссъ Гавишамъ. На другой день, я коснулся этого предмета и спросилъ, выздоровла ли она? Джо покачалъ-головою.

— Умерла, Джо?