Большие надежды (без указания переводчика)

И, сказавъ это, она накинулась на меня, какъ коршунъ на ягненка, и чего-чего не пришлось мн вытерпть! Меня совали головою подъ кранъ, а лицомъ въ корыто; меня и мылили, и шаровали пескомъ, и терли полотенцами — словомъ, истязали до безчувствія. Здсь не мшаетъ мимоходомъ замтить, что я испыталъ лучше всякаго другаго на свт непріятное дйствіе внчальнаго кольца, неблагосклонно гуляющаго по человческой физіономіи.

Когда кончились эти омовенія, меня облачили въ чистое блье, жосткое, какъ власяница кающагося гршника, и затянули въ самое тсное платье, отъ котораго я всегда приходилъ въ трепетъ. Въ такомъ вид я былъ сданъ на руки мистеру Пёмбельчуку, который, между-тмъ, горлъ нетерпніемъ произнести давно-знакомую мн рчь, и теперь, формально принявъ меня, разршился словами:

— Мальчикъ, будь всегда благодаренъ твоимъ друзьямъ, особенно тмъ, кто вскормилъ тебя отъ руки.

— Прощай, Джо! Крикнулъ я.

— Господь съ тобою, Пипъ, старой дружище!

Никогда еще не раэставался я съ нимъ, и теперь, частью отъ волненія, частью отъ мыла, вшаго мн глаза, не видлъ даже звздъ, ярко-блествшихъ на неб. Понемногу, одна за другою, стали он выступать на небесномъ свод; но и он не проливали свта на загадочный вопросъ: «зачмъ халъ я къ миссъ Гавишамъ, и какъ мн придется забавлять ее?»

VIII

Жилище мистера Пёмбельчука, на большой улиц рыночнаго города, имло видъ не то лабаза, не то мелочной лавочки, чего и слдовало ожидать отъ заведенія торговца зерномъ и сменами. Я былъ увренъ, что, имя столько ящичковъ въ своей лавк, мистеръ Пёмбельчукъ долженъ былъ чувствовать себя очень-счастливымъ. Я вытянулъ нкоторые изъ этихъ ящиковъ, бывшіе мн подъ ростъ, чтобъ посмотрть, что въ нихъ находится; при вид смянъ и луковицъ, завернутыхъ въ срую бумагу, мн невольно пришло на мысль, съ какимъ нетерпніемъ он должны дожидаться, бдняжки, того свтлаго дня, когда, вырвавшись изъ заточенія, он выростутъ и зацвтутъ.

Я предавался подобнымъ размышленіямъ на слдующее утро, посл моего прибытія въ городъ. Наканун меня сейчасъ же отправили спать въ мезонинъ, подъ откосомъ крыши; постель моя приходилась подъ самою крышею въ углу, такъ-что, по моему разсчету, между черепицею кровли и моимъ лбомъ было, не боле фута разстоянія. Въ то же утро я замтилъ необыкновенную связь между сменами и плисомъ. Мистеръ Пёмбельчукъ былъ одтъ въ дорощатый плисъ и сидлецъ его носилъ платье изъ той же матеріи; вообще, смена какъ-то отдавали плисомъ, а плисъ сменами, такъ-что, въ-сущности трудно было ршить, что чмъ пахло. При этомъ случа я замтилъ также, что мистеръ Пёмбельчукъ, повидимому, справлялъ дла свои, стоя у окна и глазя черезъ улицу на шорника; шорникъ, въ свою очередь, велъ торговлю, не спуская глазъ съ каретника, который подвигался въ длахъ, засунувъ руки въ карманы и поглядывая на булочника, а тотъ, сложа руки, слдилъ за часовщикомъ. Часовщикъ, со стеклышкомъ въ глазу, пристально смотрлъ на свой столикъ, покрытый колесиками разобранныхъ часовъ и, казалось, одинъ на большой улиц дйствительно былъ занятъ своимъ дломъ, потому-то, вроятно, праздные мальчишки толпились у окна его.

Мистеръ Пёмбельчукъ и я позавтракали въ комнат за лавочкой, а сидлецъ осушилъ свою кружку чаю и уничтожилъ огромный ломоть хлба съ масломъ, сидя на мшк съ горохомъ въ передней комнат. Общество мистера Пёмбельчуна показалось мн самымъ скучнйшимъ въ мір. Уже не говоря о томъ, что онъ раздлялъ вполн мнніе моей сестры касательно приличной для меня пищи, которая, по ихнему, должна была имть повозможности постный характеръ, вроятно, для укрощенія моего характера; уже не говоря о томъ, что, вслдствіе подобнаго убжденія, онъ давалъ мн какъ-можно-боле корокъ съ соразмрно-малымъ процентомъ масла, а молоко разбавлялъ такимъ количествомъ горячей воды, что гораздо-честне было бы обойтись вовсе безъ него; оставя все это въ сторон, всего обидне было то, что весь разговоръ его ограничивался ариметикой. Когда я вошелъ въ комнату и пожелалъ ему добраго утра, онъ преважно произнесъ: «Семью-семь — мальчикъ?» Мн было не до отвта, посл подобной встрчи въ чужомъ мст, да еще на голодный желудокъ; не усплъ я проглотить куска, какъ любезный Пёмбельчукъ началъ безконечное сложеніе, которое продолжалось но все время завтрака: «Семь и четыре, и восемь, и шесть, и два, и десять» и такъ дале.

Отвтивъ на вопросъ, я едва успвалъ проглотить кусокъ или хлебнуть глотокъ, какъ уже являлся новый вопросъ; а онъ, междуттмъ, сидлъ-себ спокойно, не ломая головы и уплетая самымъ ненрилично-обжорливымъ образомъ жирную ветчину съ теплымъ хлбомъ.