Большие надежды (без указания переводчика)

Не съумю сказать, такъ ли бы я скоро дошелъ до такого умозаключенія, еслибъ передъ столикомъ въ то время не сидла барыня. Опершись локтемъ на столъ и поддерживая голову рукою, сидла передо мною на кресл самая странная барыня, какую я когда-либо видлъ или увижу.

На ней было роскошное платье — шелкъ, атласъ, кружева и все блое. Даже башмаки были блые. На голов у нея была длинная блая фата, а въ волосахъ подвнечные цвты, но и самые волоса были блые. Нсколько драгоцнныхъ камней блестли у нея на ше и на рукахъ, а еще боле лежало на стол. Платья, мене богатыя, чмъ надтое на ней, и полууложенные ящики валялись по сторонамъ. Она, какъ видно, не совсмъ еще одлась, у нея былъ надтъ только одинъ башмакъ, другой лежалъ вблизи; фата была не совсмъ приколота, часы съ цпочкой лежали на стол, вмст съ кружевами, носовымъ платкомъ, перчатками, цвтами и молитвенникомъ, все въ одной куч, близь зеркала.

Я не сразу разглядлъ вс эти подробности, хотя съ перваго взгляда увидлъ боле, чмъ можно было ожидать. Я замтилъ, что все нкогда блое уже давно потеряло свой блескъ, поблекло и пожелтло. Я увидлъ, что и сама невста поблекла, какъ подвнечное платье и цвты, и не имла уже другаго блеска, кром блеска впалыхъ глазъ. Я понялъ, что платье, теперь висвшее какъ тряпка и прикрывавшее кости и кожу бывшей красавицы, было кроено по округленнымъ формамъ молодой женщины. Однажды мн показывали на ярмарк какую-то страшную восковую фигуру, изображавшую неизвстно чью отчаянную личность. Другой разъ меня водили въ одну изъ церквей на нашихъ болотахъ, чтобъ посмотрть на найденный подъ сводами церкви скелетъ, покрытый богатою, разсыпавшеюся въ прахъ, одеждою. Теперь мн показалось, что у восковой фигуры и у скелета были темные глаза, которые двигались и смотрли на меня. Я бы вскрикнулъ, еслибъ могъ.

— Кто тамъ? сказала барыня, сидвшая у стола.

— Пипъ, сударыня.

— Пипъ?

— Мальчикъ отъ мистера Пёмбельчука, сударыня. Пришелъ забавлять васъ.

— Подойди, дай взглянуть на тебя; стань поближе.

Только стоя подл нея и стараясь избгать ея взоровъ, я усплъ разсмотрть въ подробности окружавшіе ее предметы. Я замтилъ, что часы ея остановились на девяти безъ двадцати минутъ, и стнные часы также стояли на девяти безъ двадцати минутъ.

— Взгляни на меня, сказала миссъ Гавишамъ. — Ты не боишься женщины, невидавшей солнца съ-тхъ-поръ, какъ ты на свт?

Къ-сожалнію, я долженъ признаться, что не побоялся соврать самымъ наглымъ образомъ, отвтивъ: «нтъ».

— Знаешь ли, что у меня тутъ? сказала она, складывая об руки на лвой сторон груди.

— Знаю, сударыня.

При этомъ я вспомнилъ молодчика, которымъ пугалъ меня каторжникъ.

— Что тутъ?

— Ваше сердце.

— Разбитое!

Миссъ Гавишамъ произнесла это слово съ какимъ-то странигім выраженіемъ и роковою улыбкой, будто хвастаясь этимъ. Она нсколько времени держала руки въ томъ же положеніи, потомъ медленно опустила ихъ, точно ей было тяжело ихъ поддерживать.

— Я устала, сказала миссъ Гавишамъ. — Мн нужно развлеченіе; я покончила и съ мужчинами, и съ женщинами. Ну, представляй!

Я увренъ, что каждый изъ моихъ читателей, будь онъ самый отчаянный спорщикъ, согласится со мною, что страшная барыня не могла ничего придумать мене удобоисполнимаго при подобной обстановк.

— На меня находятъ иногда болзненныя фантазіи, продолжала она:- теперь у меня болзненное желаніе видть представленіе. Ну, ну! и она стала судорожно ворочать пальцами: — представляй, представляй!

На минуту мн пришла въ голову отчаянная мысль прокатиться кубаремъ вокругъ комнаты, подражая одноколк мистера Пёмбельчука. Но тотчасъ же, несмотря на грозный призракъ сестры (постоянно-живой въ моемъ воображеніи), я долженъ былъ внутренно сознаться, что не подготовленъ нравственно для столь-труднаго представленія. Лицо мое имло, какъ видно, неочень-пріятное выраженіе, пока мы смотрли другъ на друга, потому-что, вдоволь наглядвшись на меня, миссъ Гавишамъ сказала:

— Что ты дуешься или упрямишься?

— Нтъ, сударыня, мн очень-жалко васъ, и жалко, что я не могу представлять въ эту минуту. Если вы пожалуетесь на меня, то мн достанется отъ сестры; потому я бы представлялъ, еслибъ могъ; но тутъ мн все такъ ново, такъ странно, такъ незнакомо и грустно.

Я остановился, боясь, что скажу, или, уже сказалъ лишнее; мы опять стали смотрть другъ на друга.

Прежде чмъ заговорить снова, миссъ Гавишамъ взглянула на свое платье, на уборный столикъ и, наконецъ, на себя въ зеркало.

— Такъ ново для него, пробормотала она: — и такъ старо для меня; такъ странно для него и такъ обыкновенно для меня; такъ грустно для насъ обоихъ! Позови Эстеллу.

Она все еще смотрла на свое изображеніе; я полагалъ, что она продолжаетъ говорить сама съ собой, и не трогался съ мста.

— Позови Эстеллу, повторила она, быстро взглянувъ на меня; или ты и того сдлать не можешь? Позови Эстеллу. У двери.