Эстелла мимоходомъ торжественно взглянула на меня, будто радуясь тому, что у меня грубыя руки и толстые сапоги. Она отперла калитку и стала подл нея. Я намревался пройти, не взглянувъ на нее, но она дернула меня за рукавъ.
— Зачмъ-же ты не ревешь?
— Потому-что не хочу.
— Врешь, хочешь, сказала она:- ты наплакался до того, что глаза припухли, и теперь бы не прочь приняться за то же.
Она презрительно засмялась, выпихнула меня за калитку и заперла ее. Я прямо пошелъ въ мистеру Пёмбельчуку и былъ очень-доволенъ, не заставъ его дома. Я попросилъ сообщить ему о дн, когда мн приказано было возвратиться къ миссъ Гавишамъ, и пустился въ обратный путь домой, въ кузницу. Идучи, я размышлялъ обо всемъ виднномъ и горько сожаллъ о томъ, что у меня руки, грубыя, сапоги толстые, да еще, вдобавокъ, привычка называть валета хлапомъ; вообще, я дошелъ до убжденія, что я гораздо-боле невжда, чмъ воображалъ себ наканун, и нахожусь, вообще, въ самомъ скверномъ, безотрадномъ положеніи въ свт.
IX
Когда я вернулся домой, сестра моя съ большимъ любопытствомъ стала разспрашивать меня о миссъ Гавишамъ. На вс ея вопросы я отвчалъ коротко и неудовлетворительно, и потому въ скоромъ времени на меня посыпались толчки и пинки со всхъ сторонъ то въ шею, то въ спину, и кончилось тмъ, что я ударился лбомъ въ стну.
Если страхъ быть непонятымъ такъ же глубоко затаенъ въ груди вообще у всей молодёжи, какъ онъ былъ у меня — что я полагаю весьма-возможнымъ, не имя особыхъ причинъ считать себя нравственнымъ уродомъ, или исключеніемъ — то этотъ страхъ можетъ служить объясненіемъ скрытности въ юныхъ лтахъ. Я былъ вполн увренъ, что, опиши я миссъ Гавишамъ въ такомъ вид, какъ она представлялась моимъ глазамъ, меня бы никто не понялъ. Даже боле того, мн казалось, что сама миссъ Гавишамъ не въ-состояніи была бы понять; и хотя я самъ ее не понималъ, но чувствовалъ невольно, что съ моей стороны было бы предательствомъ выставить ее такою, какою она была на-самомъ-дл, на судъ мистрисъ Джо (объ Эстелл ужь я и не говорю). Вотъ почему я старался говорить какъ-можно-мене, вслдствіе чего и ударился лбомъ объ стну въ нашей кухн. Хуже всего было то, что старый хрнъ Пёмбельчукъ, горвшій нетерпніемъ знать все, что я видлъ и слышалъ, прикатилъ въ своей одноколк къ чаю… При одномъ вид своего мучителя, съ рыбьими глазами и вчно открытымъ ртомъ, съ стоящими дыбомъ песочнаго цвта волосами и крпко накрахмаленнымъ жилетомъ, я сталъ еще упорне въ моемъ молчаніи.
— Ну, мальчикъ, началъ дядя Пёмбельчукъ, какъ только онъ услся на почетномъ кресл, у огня:- какъ ты провелъ время въ город?
Я отвчалъ:
— Очень-хорошо, дядюшка.
А сестра погрозила мн кулакомъ.,
— Очень-хорошо? повторилъ мистеръ Пёмбельчукъ. — Очень-хорошо — не отвтъ. Ты объясни намъ, что ты хочешь сказать этимъ очень-хорошо, мальчикъ?
Можетъ-быть, известка на лбу, дйствуя на мозгъ, усиливаетъ упрямство. Какъ бы то ни было, съ известкой отъ стны на лбу упрямство мое достигло твердости алмаза. Я подумалъ немного и потомъ отвчалъ, какъ-будто вдругъ нашелъ мысль:
— Я хочу сказать очень-хорошо.
Сестра моя съ нетерпливымъ возгласомъ уже готова была на меня броситься.
Я не ожидалъ ни откуда помощи, потому-что Джо былъ въ кузниц.
Но мистеръ Пёмбельчукъ остановилъ ее.
— Нтъ, не горячитесь, предоставьте этого мальчика мн.
И, поворотивъ меня къ себ, какъ-будто онъ хотлъ стричь мн волосы, мистеръ Пёмбельчукъ продолжалъ.
— Вопервыхъ (чтобъ привести наши мысли въ порядокъ), что составляютъ сорокъ-три пенса?
Я хотлъ-было отвчать «четыреста фунтовъ», но, разсчитавъ, что послдствія такого отвта были бы черезчуръ-неблагопріятны для меня, я отвчалъ возможно-ближе, то-есть съ ошибкою пенсовъ на восемь. Тогда мистеръ Пёмбельчукъ заставилъ меня повторить всю таблицу, начиная отъ: «Двнадцать пенсовъ составляютъ одинъ шиллингъ» до «Сорокъ пенсовъ — три шиллинга и четыре пенса», тогда онъ торжественно спросилъ, какъ-будто онъ мн помогъ:
— Ну, сколько же въ сорока-трехъ пенсахъ?
Я отвчалъ, хорошенько подумавъ:
— Не знаю.
И дйствительно, онъ мн до того надолъ, что я почти-что самъ усомнился въ своемъ знаніи.
Мистеръ Пёмбельчукъ всячески ломалъ себ голову, стараясь выжать изъ меня удовлетворительный отвтъ.
— Примрно, въ сорока-трехъ пенсахъ будетъ ли семь шилдинговъ, а въ сикспенс — три? сказалъ онъ.
— Да, отвчалъ я.
И хотя сестра тутъ же рванула меня за уши, но мн было чрезвычайно-пріятно, что, по милости моего отвта, шутка его вовсе не удалась. Онъ сталъ какъ вкопаный.
— Ну, на что похожа миссъ Гавишамъ? продолжалъ мистеръ Пёмбельчукъ, оправившись совершенно, плотно скрестивъ руки на груди и снова принимаясь за свою выжимательную систему.
— Очень-высокая, черная женщина, сказалъ я.
— Дйствительно ли такъ, дядюшка? спросила сестра.
Мистеръ Пёмбельчукъ одобрительно кивнулъ головой, изъ чего я тутъ же заключилъ, что онъ никогда не видывалъ миссъ Гавишамъ, потому-что она нисколько не была похожа на мой портретъ.
— Хорошо, сказалъ мистеръ Пёмбельчукъ съ важностью: — вотъ этакимъ путемъ мы съ нимъ справимся. Мы скоро все узнаемъ, сударыня.