Большие надежды (без указания переводчика)

Эстелла возвратилась съ хлбомъ и мясомъ и небольшою кружкою пива. Она поставила кружку на камень на двор и сунула мн хлбъ и мясо, не глядя на меня, словно собак въ опал. Я былъ такъ обиженъ, оскорбленъ, разсерженъ, уничтоженъ… не пріищу настоящаго названія моему жалкому состоянію; одному Богу извстна вся горечь, наполнявшая мою душу. Слезы брызнули у меня изъ глазъ. Замтивъ мои слезы, она бросила на меня довольный взглядъ, будто радуясь тому, что причинила ихъ. Это дало мн силу удержать слезы и взглянуть на нее: она презрительно кивнула головой съ выраженіемъ, какъ мн показалось, что ее не надуешь, что она слишкомъ-хорошо знаетъ, кто виновникъ моего горя, отвернулась и ушла.

Но какъ скоро она удалилась, я зашелъ за дверь у входа въ пивоварню и, прислонясь къ ней, заплакалъ, закрывъ лицо руками. Горько плача, я лягалъ ногою стну и даже сильно рванулъ себя за волосы; чувства, которымъ нтъ имени, Переполняли такою горечью мое сердце, что имъ необходимо было излиться наружу, хотя бы и на бездушные предметы.

Сестрино воспитаніе сдлало меня чувствительнымъ. Въ маленькомъ, дтскомъ мір несправедливость, отъ кого бы она ни проистекала, сознается и чувствуется сильне, чмъ въ позднйшіе годы. Ребенокъ можетъ испытывать только маленькія несправедливости: и самъ ребенокъ малъ, малъ и доступный ему міръ; но въ его маленькой лошади-качалк столько же вершковъ, по его дтскому масштабу, какъ въ любомъ кирасирскомъ кон, по-нашему. Съ самаго младенчества я внутренно боролся съ несправедливостью. Начиная лепетать, я уже сознавалъ, что сестра моя неправа въ своихъ причудливыхъ, насильственныхъ требованіяхъ. Я всегда глубоко сознавалъ, что, выкормивъ меня рукою, она не имла никакого права воспитывать меня пинками. Убжденіе это не оставляло меня во время всхъ наказаній, — постовъ и лишеній, которымъ я подвергался. Постоянному, одинокому общенію съ этою мыслью я, вроятно, обязанъ застнчивостью и раздражительною чувствительностью своего характера.

Я немного облегчилъ настоящее свое горе, налягавшнсь въ стну пивоварни и подравъ себ волосы; посл чего я утеръ лицо рукавомъ и вышелъ изъ-за двери. Хлбъ и мясо подкрпили меня, а пиво даже нсколько развеселило, такъ-что я вскор былъ въ-состояніи ближе познакомиться съ мстностью.

Мсто было въ-самомъ-дл пустынное, заброшенное, отъ самаго дома и до покосившейся голубятни на двор пивоварни; еслибъ въ ней еще водились голуби, они непремнно получили бы морскую болзнь — такъ качало втромъ ихъ жилище. Но не было ни голубей въ голубятн, ни лошадей въ конюшн, ни свиней въ свинушник, ни солоду въ кладовой; не было даже духа зерна или браги въ заторномъ и бродильномъ чанахъ; запахъ пива будто улетлъ съ послднимъ заторомъ. На сосднемъ двор валялись цлыя груды пустыхъ разсыпавшихся бочекъ, сохранявшихъ какое-то кислое воспоминаніе о прежнихъ, лучшихъ дняхъ, но отъ нихъ несло слишкомъ-кисло, чтобъ напомнить утраченную жизненную влагу, что, впрочемъ, составляетъ участь и не однхъ бочекъ, отказавшихся отъ жизненной дятельности.

За дальнимъ угломъ пивоварни виднлся садъ изъ-за старой, каменной ограды, не очень-высокой, такъ-что я могъ взобраться на нее и разглядть, что тамъ длалось. Я убдился, что садъ этотъ принадлежитъ къ дому и весь заросъ бурьяномъ; впрочемъ, виднлось нсколько тропинокъ, какъ-будто тамъ кто-то гулялъ по-временамъ. Дйствительно, я вскор замтилъ въ саду Эстеллу, удалявшуюся отъ ограды. Она была, просто, вездсуща. Когда на двор пивоварни, за нсколько минутъ предъ тмъ, я поддался соблазну и сталъ ходить по бочкамъ, то ясно видлъ, что и она на другомъ конц двора ходила по нимъ, поддерживая рукою свои чудные каштановые волосы, но тотчасъ же скрылась изъ моихъ глазъ. Я также видлъ ее въ пивоварн, то-есть въ высокомъ, просторномъ зданіи, гд когда-то варилось пиво и еще не прибрана была посуда. Когда я только-что вошелъ въ него и стоялъ у дверей, пораженный его унылымъ видомъ, я видлъ, какъ она прошла между давно-погасшими топками и взошла по чугунной лстниц на хоры, какъ-будто взбираясь подъ небеса.

Въ ту минуту воображенію моему представилась странная вещь. Явленіе это показалось мн непостижимымъ и тогда, и долгое время спустя. Уставъ смотрть на безжизненно-освщенную половину пивоварни, я взглянулъ на толстое бревно, торчавшее изъ темнаго угла, направо отъ меня: на немъ висла повшенная женщина, одтая въ пожелтвшее блое платье, отдланное бумажнымъ пепломъ, съ однимъ башмакомъ на ног. Она висла такъ, что я могъ разглядть лицо ея: то было лицо миссъ Гавишамъ и его судорожно подергивало, будто она хотла что-то сказать мн. Припомнввъ, что, за минуту предъ тмъ, въ углу ничего не било, я, въ страх, было бросился бжать, но потомъ оглянулся — къ великому моему ужасу, видніе исчезло.

Только при вид яснаго неба и народа на улиц за ршеткой, я пришелъ въ себя, при подкрпительномъ содйствіи мяса и пива. Но и тутъ я очнулся бы не такъ скоро, еслибъ не Эстелла, которая подошла съ ключами, чтобъ выпустить меня. Она могла бы презрительно посмотрть на меня, замтивъ мой испугъ; а поводы къ тому я дать ей не хотлъ.