Большие надежды (без указания переводчика)

Потому не удивительно, что я обрадовался, когда пробило десять часовъ и мы отправились къ миссъ Гавишамъ, хотя я далеко не былъ увренъ въ томъ, что буду вести себя приличнымъ образомъ подъ ея кровомъ. Чрезъ четверь часа мы уже были передъ домомъ миссъ Гавишамъ, старымъ, грустнымъ строеніемъ, съ желзными ршетками въ окнахъ. Нкоторыя окна были заложены кирпичомъ, остальныя тщательно ограждены ршетками. Передъ домомъ былъ дворъ, тоже загороженный желзною ршеткой, такъ-что намъ пришлось дожидаться, позвонивъ у калитки. Мистеръ Пёмбельчукъ и тутъ, пока мы ждали, съумлъ вклеить «и четырнадцать?», но я притворился, что не слышу и продолжалъ заглядывать на дворъ. Рядомъ съ домомъ я замтилъ большую пивоварню, но въ ней не варилось пиво, повидимому, уже давно.

Открылось окно и чистый голосъ спросилъ:

— Кто тамъ?

На что мой спутникъ отвтилъ:

— Пёмбельчукъ.

Голосокъ произнесъ:

— Хорошо.

Окно затворилось и молодая барышня прошла по двору съ ключами въ рукахъ.

— Это Пипъ, сказалъ мистеръ Пёмбельчукъ.

— А! это Пипъ? возразила барышня, очень-хорошенькая и столь же гордая на взгляду — Войди, Пипъ.

Мистеръ Пёмбельчукъ сунулся-было тоже, но она удержали его калиткой.

— Разв вы желаете видть миссъ Гавишамъ? сказала она.

— Разумется, если миссъ Гавишамъ желаетъ меня видть, сказалъ мистеръ Пёмбельчукъ, нсколько смутившись.

— А вы видите, что нтъ, сказала молодая двушка.

Она произнесла это такъ ршительно, что мистеръ Пёмбельчукъ не ршился возражать, хотя чувствовалъ себя крайне-обиженнымъ. Онъ строго взглянулъ на меня, словно я былъ причиною этого обиднаго случая, и удаляясь, сказалъ съ очевидною укоризною:

— Мальчикъ! веди себя здсь такъ, чтобъ поведеніе твое послужило къ чести вскормившихъ тебя отъ руки.

Я былъ увренъ, что онъ воротится и крикнетъ сквозь калитку, «и шестнадцать?» но, по счастью, онъ не возвращался.

Молодая двушка заперла калитку и перешла дворъ. Дворъ былъ чистъ и вымощенъ, но въ промежуткахъ между камней пробивалась травка. Деревянныя ворота пивоварни выходили на дворъ; они были открыты настежь, и вс остальныя окна и двери въ ней были растворены. Все было пусто и заброшено, насколько можно было видть, вплоть до блой ограды. Холодный втеръ, казалось, дулъ здсь сильне, чмъ снаружи; онъ съ какимъ-то завываньемъ входилъ и выходилъ въ окна и двери винокурни, какъ гудитъ онъ на мор между снастями корабля.

Молодая двушка замтила, куда я смотрлъ, и сказала:

— Ты бы могъ, мальчикъ, безъ вреда выпить все крпкое пиво, что тутъ варится.

— Я думаю, что такъ, миссъ, сказалъ я застнчиво.

— Лучше бы и не пробовать варить тутъ пива, мальчикъ, кисло выйдетъ — не такъ ли?

— Похоже на то, миссъ.

— Не то, чтобъ кто-нибудь въ-самомъ-дл затвалъ варить пиво на этой пивоварн, прибавила она: — дло поршеное, она простоитъ пустою, пока не завалится. Что касается до крпкаго пива, то его и безъ того въ подвалахъ довольно, чтобъ затопить Манор-Гоусъ.

— Такъ зовутъ этотъ домъ, миссъ?

— Да, это одно изъ его названій, мальчикъ.

— Такъ у него нсколько названій, миссъ?

— Всего два. Другое названіе было Сатисъ, слово греческое, латинское или еврейское — по-мн все одно — значитъ: довольно.

— Довольно, это странное названіе для дома, миссъ.

— Да, отвчала она: — но оно имло свой смыслъ; оно значило, что тотъ, кто владетъ этимъ домомъ, боле ни въ чемъ не нуждается. Видно, они не очень-то были требовательны въ т времена. Но, полно валандать, мальчикъ.

Хотя она часто называла меня мальчикомъ, и то съ какимъ-то пренебреженіемъ, довольно-обиднымъ для моего самолюбія, однако была мн ровесницею, или немного старше меня. Но на взглядъ, какъ двушка, она казалась гораздо-старше меня; хорошенькая собой и самоувренная, она обращалась со мною съ величайшимъ пренебреженіемъ: иной бы сказалъ, ей двадцать-два года и притомъ она королева.

Мы вошли въ домъ боковою дверью; главный подъздъ былъ загороженъ снаружи двумя цпями. При вход, первая вещь, поразившая меня, была темнота, царствовавшая въ корридорахъ. Молодая двушка, выходя къ намъ, оставила тамъ свчу; теперь она подняла ее съ пола и мы прошли еще нсколько корридоровъ, поднялись но лстниц, и все это въ темнот, при единственномъ свт нашей свчи.

Наконецъ, мы подошли въ двери, и молодая двушка сказала:

— Войди.

Я отвчалъ боле изъ застнчивости, чмъ изъ вжливости:

— За вами, миссъ?

На что она отвтила:

— Какъ ты смшонъ, мальчикъ! я не войду.

При этомъ она съ презрніемъ отвернулась и ушла и, что хуже всего, унесла съ собою свчу.

Это было очень-непріятное обстоятельство, и я почти-что испугался. Впрочемъ, ничего не оставалось длать, какъ постучаться въ дверь. Постучавъ, я получилъ приглашеніе войти. Я вошелъ и очутился въ довольно-большой комнат, хорошо освщенной восковыми свчами. Ни одна щелка не пропускала дневнаго свта. То была уборная, какъ мн казалось, судя по мебели, хотя я не зналъ въ точности, на что могла служить большая часть ея. Самая выдающаяся мёбель былъ обвшенный столъ съ позолоченнымъ зеркаломъ. Я тотчасъ догадался, что это долженъ быть уборный столикъ важной барыни.