Большие надежды

And could I look upon her without compassion, seeing her punishment in the ruin she was, in her profound unfitness for this earth on which she was placed, in the vanity of sorrow which had become a master mania, like the vanity of penitence, the vanity of remorse, the vanity of unworthiness, and other monstrous vanities that have been curses in this world?	И мог ли я не сострадать ей, не усмотреть возмездия в том, какой жалкой тенью она стала, в ее полной непригодности для этой земли, где ей положено было жить, в этом тщеславии, рожденном скорбью и владевшем несчастной женщиной безраздельно, как владеет людьми тщеславие, рожденное смирением, раскаянием, стыдом, - все чудовищные формы тщеславия, которые, как проклятье, тяготеют над нами!
"Until you spoke to her the other day, and until I saw in you a looking-glass that showed me what I once felt myself, I did not know what I had done.	- Пока ты не заговорил с ней в тот раз, пока я не увидела в тебе, как в зеркале, все, что сама испытала когда-то, я не знала, что я наделала.
What have I done! What have I done!"	Что я наделала!
And so again, twenty, fifty times over, What had she done!	И так без конца, двадцать раз, пятьдесят раз - что она наделала!
"Miss Havisham," I said, when her cry had died away, "you may dismiss me from your mind and conscience.	- Мисс Хэвишем, - сказал я, когда она затихла. -Пусть совесть вас не мучит из-за меня.
But Estella is a different case, and if you can ever undo any scrap of what you have done amiss in keeping a part of her right nature away from her, it will be better to do that than to bemoan the past through a hundred years."	Но вот Эстелла - это другой разговор, и если вы в состоянии - пусть в самой малой мере -исправить тот вред, который вы ей причинили, убив в ней живую душу, лучше сделать это, чем целый век оплакивать прошедшее.
"Yes, yes, I know it.	- Да, да, я это знаю.
But, Pip-my dear!"	Но, Пип, голубчик ты мой!
There was an earnest womanly compassion for me in her new affection.	- Глубокое женское сострадание послышалось мне в этой непривычной ласке.
"My dear!	- Голубчик ты мой!
Believe this: when she first came to me, I meant to save her from misery like my own.	Поверь мне: вначале, когда она только ко мне попала, я хотела уберечь ее от моей горькой доли.
At first, I meant no more."	Вначале я ничего другого не хотела.
"Well, well!" said I. "I hope so."	- Что ж, - сказал я, - вполне возможно.
"But as she grew, and promised to be very beautiful, I gradually did worse, and with my praises, and with my jewels, and with my teachings, and with this figure of myself always before her, a warning to back and point my lessons, I stole her heart away, and put ice in its place."	- Но когда она стала подрастать и с каждым днем становилась все краше, я совершила дурное дело: я захваливала ее, задаривала, наставляла, вечно была при ней предостережением и наглядным примером и вот - украла у нее сердце и на место его вложила кусок льда.
"Better," I could not help saying, "to have left her a natural heart, even to be bruised or broken."	- Лучше было оставить ей живое сердце, - сказал я, не удержавшись, - пусть бы даже оно истекло кровью или разбилось.
With that, Miss Havisham looked distractedly at me for a while, and then burst out again, What had she done!	С минуту мисс Хэвишем смотрела на меня как безумная, потом опять началось - "Что я наделала!".