Большое шоу в Бололенде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года

Президент — крестьянин и ничего более. У него нет опыта работы ни в законодательной, ни в исполнительной власти. Он достаточно добродушен, вероятно, обладает даром заводить друзей в этой татарской стране и, несомненно, имеет последователей в партии. Его образование, я полагаю, примерно такое же, как у мальчика, окончившего пятый класс. Председатель Совета народных комиссаров, соответствующий в этой республике Ленину в Москве, был учителем в татарской сельской школе — и ничем иным. Его образование было примерно таким же, как у младшего школьника в Штатах. И так далее. Самый образованный — министр здравоохранения, поскольку он дипломированный врач. В Уфе эту должность занимает ветеринар, а в Челябинске — мужчина-медсестра. Я еще не встречал важного комиссара, чье образование и менталитет были бы выше, чем у русского сельского учителя.

Справедливости ради, эти люди столкнулись с огромными препятствиями, не в последнюю очередь с ужасающей нехваткой материального оборудования; и все же, «Лично я бы сделал ставку на айдерменов, если бы можно было организовать соревнование».

В любом случае, Келли рассматривал обстоятельства недавней истории — не в последнюю очередь «Царство террора» — как объяснение пассивности своего местного персонала, но в этом он был в меньшинстве, и не только среди американцев. Служащий Киевского округа увидел в этом более глубоко укоренившуюся черту своих земляков:

Принципы российской и американской работы совершенно разные. Худшее в российской работе — это страх ответственности. Каждый хочет снять с себя какую-либо ответственность, заручившись подписью вышестоящего должностного лица. Поэтому, когда что-то случается, такой человек уверен, что не будет отвечать за это.

Американский принцип, насколько я понимаю, прямо противоположен. Человек, который действует, обладает полной инициативой, но когда что-то идет не так — он один несет за это ответственность.

Флеминг встал на сторону киевского сотрудника по этим вопросам. В своих очерках местного советского чиновничества он может звучать удивительно похоже на Келли, и все же, в отличие от Келли, он отказывается признавать пагубные последствия революции. Пишет из Самары 22 апреля 1923 года, как правило, прямолинейно:

Нехватка хороших людей здесь поразительна. Правительство, находящееся у власти, особенно страдает от этого. За последние два месяца мне посчастливилось познакомиться с несколькими «молодцами» в этом правительстве — честными и совестливыми людьми, в том числе с представителями правительства в Бугуруслане и Городище, главой Последгола в Самаре и главой земотдела в Пензе. Однако ни один из этих людей никогда не достигнет гораздо большего, чем владелец скобяной лавки у себя на родине; ни один из них не продержался бы долго в конфликте с начальником округа Южный Бостон или Десятая авеню.

Всего несколько минут, проведенных в правительственном учреждении, склонили американца к точке зрения Флеминга. В Москве первое знакомство сотрудника АРА с атмосферой — здесь это также подразумевается буквально — советского офиса произошло в штаб-квартире АРА, где располагались главный полномочный представитель и несколько его помощников. В самые первые дни, до того, как пришествие Эйдука в октябре сделало отношения с правительством такими ужасно интересными, правительственная команда состояла из Палмера и его серьезных подчиненных, которые вели свои дела в присутствии Кулиджа и Мерфи из отдела по связям с АРА.

Вскоре после прибытия Мерфи, 29 сентября, он горячо заверял людей, вернувшихся домой, что, вопреки всем сообщениям, русские были не менее эффективны, чем другие народы. «Добиться успеха не сложнее, чем, например, во Франции, а что касается задержек правительственных учреждений и отложенных обещаний, то они ничуть не хуже, чем в Польше, Чехословакии или даже Германии — возможно, даже в Америке». Что ж, возможно, в удачный день, но уже на следующий день энтузиазм Мерфи быстро иссяк: