Большой аргиш

В черном до пят кожане с острым капюшоном Калмаков стоял под сильным ливнем на низменном берегу Катанги и остроглазым сычом оглядывал горную гриву в буйной заросли листвягов. С ним рядом стоял крошечный, промокший до костей Шилькичин в ожидании похвалы; Он ее заслужил. Он провел русского через тайгу к Катанге — матери эвенкийских кочевий. Егорка мастерил из хвойных лап односкатный шалаш для ночлега. Привязанные кони стояли понуро, дремотно.

«Что так долго рассматривает Люча? — думал Шилькичин. — Нужен короткий взгляд, чтобы запомнить место и никогда его не забывать. Зачем мокнуть? Нет, забавный народ Люча. Лучше идти под густое дерево, добыть огонь и отдыхать».

Косой с ветром дождь стал редеть. Калмаков стал ясно видеть ровный мягкий травянистый берег, который зеленой лентой тянулся и вниз и вверх за Идукон по при-луку. Места достаточно для постройки. Спросил эвенка:

— Друг, тут лавку делать ладно будет?

— Какой лавка этот земля? — удивился Шилькичин. — Весной вода пошел и лавка не дюжит. Вода все кончит. Смотри. — Он указал на лес с высоко ободранной корой и добавил. — Лед крошил, друг. Какой тут лавка будет стоять!

Так где же лучше место, Сидор Захарыч?

— Тот сторона. Сопка, низу земля лавка. Сопка вода не кодит. Земля кислой нету.

Предупреждение Шилькичина о буйном режиме вод узкогорлой Катанги убедило Калмакова в превосходстве правого берега с крепким грунтом и защищенным от натиска льдов огромным сосновым мысом.

— Верно, Сидор Захарыч. На ту сторону пойдем. Ты говорил хорошо.

— Утром кодим. Теперь сила кончал. Огонь палить надо.

— Ну-ну! Сушиться станем. — Шлепнули долгие полы непромокаемого кожана по высокому юфтевому голенищу.

У Егорки перед шалашом разгорался костер. На тагане закипел котел. В него бил дробью мелкий дождь. Калмаков о полено раскрошил сургучного орла. Шилькичин, не мигая, смотрел на стекло. Еюрку грело ожидание выпивки. Может, хозяин не обнесет в этот раз.

— Сугреву нет, Осип Васильевич! — вздрогнул Егор, бросив в котел заварку кирпичного чая. — Мокрынь! Гляди, как лопатину[78] мою дождем напоило. Чего доброго поденщину схватишь.

— Лихорадки боишься, Егорушка? Не бойся, сейчас всего согрею.

В грудь Шилькичина ударила выбитая Калмаковым пробка. Ловкость русского поразила его.

Выпили. Егорка согрелся. Потеплел дождь. Слипались глаза.

Сухой выстрел взбудоражил туманное утро. Переполошил на приколе коней и Калмакова с Егором.

— Ты в кого, это, Сидорка? — Калмакову было неприятно видеть в руках эвенка свой винчестер. — В кого стрелял?

— Тот сторона люди живет. Слыхал, — сюда кодит, — ответил Шилькичин.

Не напрасно испорчен патрон. Пока пили вчерашний подогретый чай, из соснового леса вышли два эвенка. Оки перекликнулись с Шилькичиным через реку и поспешно скрылись в том же бору.

— Тут дожидай, Эвенк лодкам придет.

Шилькичину было приятно, что он нашел переправу. Отпала нужда делать плотик. Калмаков поглядывал в сторону лесистого мыса, из-за которого струилась река, образуя крутую петлю. Он удивился, когда через полчаса эвенки показались на то-м же месте с берестяной лодочкой на плече.

— Катанга этта кри-ивой! Червяк мера. Туда далеко кодил-кодил, да тут себя опять нашел. Так будто, — Шилькичин согнул колесом руку и наглядно изобразил кольцевой овал мыса и направление русла Катанги.

Перевозчик был озадачен ростом Кал макова и, смеясь, вылез из лодки.

— Ты плавь, я тонуть не хочу, — сказал он по-своему Шилькичину.

Калмаков тоже боялся ехать в этом крошечном суденышке: «Муку бабам сеять впору. Куда же в ней плыть!»

Шилькичин обозвал владельца лодки Тагачу трусом, встал ближе к корме и предложил русским тихонько садиться.

— Что же, Егор Семенович, бери топор, да валяй через реку. Попробуй, что это за смерть, — засмеялся Калмаков над легкой, как ивовый листик, берестянкой.

Егору не хочется показывать хозяину трусость. Сел.

— Как студень, Осип Васильевич, дрожит, — уцепясь за низкие борта, Егор замер. — Гад, не посудина.

Шилькичин отчалил. У Егора по-мышиному округлились глаза. Переплыли благополучно.

— Но, как?!

— Сидеть смирно надо! — кричал Егорка с того берега. — А так лодка ничего!..

Шилькичин торопился назад.

«Вот тварина, — стоя едет!» — удивлялся Калмаков ловкости эвенка.

Купец недоверчиво сел и задавил своей тяжестью легкую берестянку.

— Лучше сохатого плавить, — отъезжая, сказал Шилькичин Тагаче.

Калмаков не шевелился, но по днищу передавалась эвенку его трусливая дрожь. Побледнело неподвижное лицо. Сузились до бисеринок зрачки.

Егорка заметил в хозяине перемену.

— Но, как? Хороша лодка, Осип Васильевич?

— Ложка с кривым черешком, — сухо ответил Калмаков, ступив на каменистый грунт. — Думал, перевернемся.

Калмаков осмотрел предгорье Каменного гребешка, сделал отводные знаки — затесы на листвягах под лавку — и за Шилькичином поднялся на вершину крутой сопки. На западе синела цепь гор, на северо-восток раскинулись вогнутая таежная равнина, горы и сопки. Вычертилась ясно речная излучина с чумами в узенькой перемычке. Ближе блестели озера. Шилькичин рассказывал о местах: