Большой аргиш

— Тот сопка имя Укун, этот — Авшат. Туда Катанга пошел. Тот сторона, — Шилькичин махнул рукой через вогнутую равнину, — дорога Ербогочен будет. Катанга — Дыу найдет. Тот река большой.

«Ербогочены, Преображенская волость, — улыбнулся про себя Калмаков. — Нет, пусть губернатору дорогу туда строят другие. Мне хватит этой». — И плутовской взгляд его упал на запад по распаду русла, в голубые просторы эвенкийских кочевий.

Тагача за переправу получил бутылку вина. Он нетерпеливо ждал, когда русские уедут на Ангару. Тагача торопился проводить их, чтобы вернуться за мыс, на стоянку со щедрым, нежданным подарком. Ему скорее хотелось угостить сородичей и рассказать им о слышанных от Шилькииина вестях. Тагаче поверит народ. Человек он не бедный. Он сам видел тес русской дороги и метки на деревьях под сопкой, где скоро будет выстроена лавка. По зимнему первопутку на конях Калмаков притащит много-много товаров и будет ими покручать своих друзей. Надо заказать об этом на Уаян, Аяву, на Оран и дальше, дальше. Пусть знают о лавке все кочевья и топчут к ней свои тропы.

— В красный лист бог поможет тут встретиться, — сказал Шилькичин на прощанье Тагаче и тронулся в путь.

Тагача весело вскочил в лодку «умчался к узкому перешейку на мыс. В чумах ему будет о чем потолковать. Выпить и опять потолковать, веселиться всю ночь. И раньше, чем Калмаков доедет на лошади до своего села, вся ближняя тайга будет знать о его приезде на Идукон, о лавке — заботе об эвенках.

…Калмаков торопился домой. До осени ему нужно было отправить в город пушнину, успеть по воде доставить все товары в Панчину, подрядить ямщиков и до снега перебросить все необходимое на факторию, чтобы задержать покрутой выход эвенков на Ангару/Затем сколотить артель плотников, отправить на Катангу, сделать лодку и с этой артелью спуститься по Катанге до устья реки Тэтэрэ. На Тэтэрэ заложить с тыла заслоном вторую факторию и ударить по рукам купцов из села Кежма.

Пеший Шилькичин не успевал убирать своих ног. Его топтали кони. Калмаков согнал с седла Егорку, и побежали они с эвенком поочередно.

На реке Чадобце переночевали. Шилькичин хотел свернуть в чум, но Калмаков уговорил проводить их до встречи с артелью рубщиков дороги.

«Кого же взять приказчиком? — думал Калмаков. — Ефимку Панова или Ваньку Привалихина? Ефимка, Ефимка… Нет, у стриженой девки косы не заплесть! Лучше взять Ваньку. Ефимка сильный, Ванька — верткий; Ефимка — честный, Ванька? О-о-о!.. Пока Ефимка будет придумывать, как обмануть, Ванька успеет обработать троих».

И выбор Калмакова пал на Привалихина: «Толковый плут хозяину не убыток! Убытить начнет, долго ли выдернуть ноги?»

В вечернем воздухе напахнуло гарью.

— Ага, близко мои грызуны. Но почему тихо?

Калмаков подстегнул лошадь. Вскоре за зеленым обметом ветвей дешевеньким соболем прыгнул огонь. Мертвецкий сон артели возмутил Калмакова. Он завязал крутой матерный узелок.

— Рановато зашабашили что-то! Эй, ты-ы! Игнатий Федэрыч!

Недоуменно смотрели на Калмакова сонные глаза рабочих, ныли их спины, граблями засохли усталые пальцы.

— За долги я сном не беру!

Только легли, Осип Васильич, — оправдывался Пушкиных. — С зари-то намахались. Кусок в рот не полез, голодом свалились. Да еще комар задавил. Духота в сетках. Обезглазили от пота… А ты нам: «Долги засыпаем!»

— Языковат ты, Митька! Зубы часто показываешь. На руки, однако, больше плюешь, чем топором машешь.

Пушкиных готов был за всех отлаять Калмакова. Но тот вовремя заметил, что сонные глаза Митьки начали зло просыпаться, и поспешил замаслить артель:

— Там дальше, ребятушки, пойдете борами, — сказал он. — Лес редкий без валежнику, земля чистая, сухая. Будет не работа, а отдых. Только через ручьи просеку и придется вести. Ручьи не топки. К самой Катанге от Индуконского бора хватите немного впросырь[79] местечка.

— И много болота?

— Пустяк: верст семь. Но так и быть: за болота после кончин дороги ставлю по бутылке на рыло.

— Нет, Осип Васильевич, пару ведерок.

— Не поскупись.

— Не порти гулянки.

— Чего, мужики, галдите? — вклинился Пушкиных. — Увидит, какое мы ему зимовейко на Абгане доспели, о такой злыдне и думать не станет. На Катанге тоже срубим не лавку, а настоящую горницу.

— Ха-ха! Но за горницу прибавить придется.

Калмаков тронул лошадь просекой новой дороги.

— Торопитесь! Недельки через три приеду на «горницу» сам!

— Приезжай, приезжай, Осип Васильич! — Но когда отъехал, кинул кто-то вслед тихо: — А бы ты сдохла, скотина!

…И повалилась артель на землю в волосяных сетках, как в намордниках, досыпать короткую ночь. Свернулся комочком Шилькичин. Утром он вернется в чум и станет кочевать помаленьку с семьей в сторону Катанги к будущей лавке. Над скошенным усталостью людским лежбищем выли надоедливым гудом комары.

Егорка вслед Калмакову скулил проголосную песнь: Кырша по воду поехал, Кырша за угол задел.

Кырша высватал невесту —
На себя петлю надел.