Большой аргиш

«Таким образом, — пишет М. А. Сергеев в главе о социально-экономических отношениях у северных народов, — если иметь в виду всю товарную массу, поступившую к северным народностям извне с российского рынка, то нельзя не отметить того весьма существенного факта, что подавляющая часть товаров не была связана с производством и не являлась абсолютно необходимой для населения (подчеркнуто мною. — Н. Я.). Удовлетворение самых насущных потребностей (в питании, одежде, утвари, не говоря уже о материале для сооружения жилища) происходило за счет собственного производства и не требовало товарного расхода, т. е. реализации своей продукции. Такие товары, как табак, чай, спирт и пр., не были решающими условиями для жизни населения, а в ряде случаев даже вредными. Невозможность покупки и отсутствие в обиходе алкоголя, табака, даже чая или ничтожного количества муки, сахара не грозило самому существованию населения»[5].

Следовательно, калмаковы не были здесь исторически необходимыми фигурами, носителями прогресса, и Сауд, решительно отказавшийся от услуг Калмакова, поступил не так уж опрометчиво и неразумно. Другое дело, когда он и Бали совсем отказываются от общения с русскими. Герои романа, конечно, могли не понимать, что, кроме калмаковых, есть еще великий русский народ, носитель высокой и крайне необходимой северянам культуры. Сам же писатель не мог пройти мимо фактов иного, человеческого отношения русских бедняков и батраков, политически ссыльных к бесправным северным народностям. Это существенное упущение М. Ошарова, которое он, видимо, пытался устранить. Из сохранившегося плана второй книги можно узнать, как Сауд осуществил свое намерение жить без калмаковых и как под влиянием русского умного и честного человека укрепился в нем бунтарский дух…

Сауд — лучший представитель своего народа, человек, поднявшийся до понимания необходимости решительного протеста против дикого произвола и насилия «культурного» капиталиста-колонизатора. Когда торгашами был убит его отец Топко, Сауд вместе с товарищем, тоже обиженным купцами, переходят к активным действиям. Они сжигают факторию Калмакова. Этой сценой по существу завершается первая часть романа.

Следовательно, неправильно было бы обвинять писателя в отсутствии исторической перспективы. Замысел романа не только в том, чтобы показать жизнь и страдания угнетенных народностей Севера. Он значительно шире и глубже. Автор стремился показать, что малые народы Севера, несмотря на вековую отсталость и крайнюю медлительность развития, сами пытаются разобраться в своих бедах, ищут наиболее активного в их условиях решения жизнью выдвинутых проблем. Было бы наивно полагать, что Сауд сам сразу же окажет организованное сопротивление калмаковым. Но уничтожение фактории есть не что иное, как свидетельство роста сознания Сауда. Этот исторический оптимизм пронизывает книгу М. Ошарова от начала и до конца. Недаром он пишет: «Олень бежит от выжженных мест. Не может человек не уходить от несчастий. Смерть сильна, но не сильнее жизни…». Вера в торжество жизни над смертью, вера. в победу правды явственно звучит в романе и заставляет читателя поверить в лучшее будущее изображенного в нем народа.

Говорили также и о том, что писатель не показал в романе социальной дифференциации народов Севера. Сейчас это кажется недоразумением, связанным с известного рода модернизацией общественного уклада северян. М. Ошаров изобразил богатого оленевода Гольтоуля со всеми его отвратительными качествами эксплуататора. Но писателю указывали, что образ его не вошел органично в сюжет романа, как это получилось, допустим, с образом Калмакова. А самый серьезный недостаток романа заключается будто бы в том, что Сауд показан в нем независимым от Гольтоуля. Обычно в таком случае забывается одно немаловажное обстоятельство: М. Ошаров изображал не капиталистический тип хозяйства, а мелкотоварный. Известно, что взаимосвязи людей и формы эксплуатации при таком типе хозяйства несколько иные.

Трудность одиночных перекочевок толкала эвенков к объединению. Одни, малосленные, шли к богатому и вместе со своим полдесятком оленей пасли его сотни; другие — сами объединялись. создавали своеобразную общину, которая при натуральном, замкнутом типе хозяйствования до поры до времени могла быть независимой. Сразу после революции хозяйств, имевших от 10 до 50 оленей, насчитывалось у эвенков свыше 50 %, а от 50 до 250 оленей — около 15 %[6]. Значит, кочевое содружество Рауль-Топко — Бали, не испытывавшее особенной нужды в помощи владельца тысячных стад, явление нередкое. М. Ошаров изображал реальные взаимоотношения, которые он наблюдал и изучал непосредственно.